Правые и левые. История и судьба

Прежде всего усиление социалистов поразительным образом высвечивает постоянный дрейф французских партий слева направо, то двойное движение, на которое Андре Зигфрид указал в 1913 году и которое, с одной стороны, «стремится сблизить партии, ослабить их левую энергию, сместить их в центр, в этот рай людей всем довольных», но, с другой, вызывает на левом фланге рождение новых протестных сил83. Первым выразительным примером этого процесса стал приход радикалов на место оппортунистов. Усиление социалистов, повторившее этот феномен, возвело его в ранг правила. В результате назавтра после майских выборов 1914 года палата депутатов представляла собой удивительное зрелище: «всю левую половину зала занимали группы, возникшие лишь три десятка лет назад и выступавшие под именем социалистов (объединенные социалисты, социалисты-республиканцы, радикал-социалисты)», в то время как «все группы, сохранившие в названии эпитет „левые“ (радикальные левые, левые республиканцы, демократические левые), расположились в правой части зала; что же касается двух групп прогрессистов – остатков прежнего республиканского большинства (в 1880–1898 годах), они оказались оттеснены на правый край»84.

По этому описанию можно судить о том, насколько сильно утратили смысл все изначально принятые этикетки. Утратили на двух уровнях. Во-первых, на уровне парламента: ведь если партии, именующие себя «левыми», на самом деле занимают правую часть зала, название «правые», изначально закрепленное за монархистами, стремительно утрачивающими влияние, тоже становится весьма туманным. Тут следует сделать одно замечание: усвоение публикой терминов «правые» и «левые» произошло параллельно с утратой ими ролей, которые были им отведены в Национальном собрании начиная с 1871 года. Произошел не просто трансфер или расширение одного регистра в пользу другого, но переизобретение понятий. Это повлияло и на отношение к партийным этикеткам, в особенности к эпитету «республиканский». Социалисты критикуют его за политическую узость. С другой стороны, смысл его размывается из‑за перехода на сторону Республики части бывших консерваторов. Смута различима в брошюрах, посвященных выборам 1902 года; в этих текстах значительное место занимает обличение ложного республиканизма. «Объединяйтесь против всех правых партий, которые притворяются республиканскими», – призывает радикальный депутат из Лиона, и призыв этот весьма типичен85. В довершение всего и сами консерваторы отныне не чуждаются социальных проблем, примером чего служит создание в том же 1902 году организации под названием «Народное либеральное действие» Жака Пью, а также перестройка другой консервативной фракции под лозунгом национализма – «нового слова, которое никого не вводит в заблуждение»86, – два фактора, вносящие сумятицу в первоначальные представления о политических лагерях.

Все эти процессы эрозии или дестабилизации при своем завершении создают потребность в идентификации: именно создавшуюся пустоту заполнит оппозиция правых и левых. Понятно, в чем она черпает свою силу: ценой релятивизации членов оппозиции она придает самому противоборству четкую и стабильную идентичность87. Эта оппозиция фиксирует совершившийся сдвиг и отвечает на него тем, что делает сам принцип разделения неподвластным будущим переменам. Вместо того чтобы заменить одни доктрины, более или менее устаревшие, другими, она очищает конфликт от идеологической окраски. Она отделяет его постоянный принцип от изменчивого и случайного содержания. Уникальное могущество понятий «правые» и «левые» заключается в их бесконечной открытости, в способности к постоянному семантическому обогащению или обновлению. Отсюда неизбежные, но тщетные поиски исконного смысла этих понятий, в то время как их главная ценность – в их широте. Их особенность состоит в том, что они функционируют в своей абстрактности как мемориальные понятия, благодаря которым история сохраняет свою непрерывность. Они обеспечивают тождество политического конфликта самому себе, благодаря чему обнаруживается, что столкновение жирондистов с монтаньярами, либералов с монархистами и националистов с социалистами – это все одна и та же длящаяся история. Их сложно описать как продукты истории именно потому, что они не только помогают найти в ней свое место, но и эволюционируют вместе с ней.