Правые и левые. История и судьба

Сила оппозиции правых и левых заключается в ее слабости: воспринятая буквально, она не означает вовсе ничего, она пуста, поскольку не предлагает ничего, кроме размещения конкретных опций в абстрактном пространстве. И, видит бог, ее в этом постоянно упрекают; особенно часто такие упреки раздаются с крайних флангов политического поля. Обличение обманчивой неопределенности этих понятий, которая позволяла и правым, и левым вступать в противоестественные союзы, было с самого начала любимым занятием как крайне правых, так и крайне левых. Критика «лжеправых» и «лжелевых», прячущихся за этими слишком туманными этикетками, не мешала, впрочем, тем же самым критикам объявлять себя «истинными правыми» или «настоящими левыми». Иными словами, неопределенность, представлявшаяся опасной у других, сохраняла тем не менее в их глазах способность идентифицировать их собственную позицию. Именно эта гибкость, позволявшая переходить от самых широких коалиций к самому узкому сектантству, во многом определила успех нашей пары понятий. Она обуславливает ее естественное соответствие представительному порядку, при котором мажоритарный принцип принуждает все наличествующие силы непременно разделяться на две части: партию правительства и партию оппозиции. Отсюда две возможности: либо до выборов редуцировать множество мнений внутри двух партий ради того, чтобы завоевать большинство в рамках мажоритарной системы, либо после выборов формировать парламентские коалиции с меняющимся статусом, которые определяют большинство исходя из результата выборов. Но в обоих случаях относительная неопределенность понятий «правые» и «левые» делает их очень удобной и эластичной «шапкой» для основных объединений, образующихся как до, так и после выборов: партии консервативной / партии прогрессистской, партии порядка / партии движения, партии нации / партии народа, партии свободы / партии равенства.

Чтобы дать более точное представление о природе сталкивающихся сил и об их эволюции, следует различить за этими фундаментальными оппозициями элемент еще более фундаментальный – разделение, организующее идеологическое поле демократий. Поле это отличается замечательной неизменностью с самого своего возникновения в начале XIX века по причинам, которые я в рамках этого исследования могу лишь коротко обозначить150. Оно делится на три крупных идеологических семейства, составляющих неделимый фундамент демократического плюрализма: консерватизм, либерализм и социализм. Каждое из этих семейств опирается на одну из основ нашего общества и связанный с нею набор ценностей: у консерваторов – политика как вектор власти и стабильности; у либералов – право как гарант свободы; у социалистов – история как коллективная способность к переменам и обещание справедливости. Содержание этих базовых установок постоянно эволюционирует вместе с трансформациями общества и историческим контекстом, но линии раздела между ними остаются на удивление постоянными. Партии более или менее произвольным образом используют эти установки в зависимости от обстоятельств, наследственной политической культуры и игры амбиций. Но при этом мажоритарный механизм все равно диктует им последний, окончательный выбор: быть на стороне правительства или на стороне оппозиции – а это возвращает нас к корням нашей дихотомии правого и левого.

Итак, рассмотрению подлежат три уровня: уровень базовых идеологических установок, уровень партийных систем, на котором одна и та же базовая идеология может представать в разных версиях (несколько консервативных партий, несколько либеральных и несколько социалистических), и, наконец, уровень правительственной системы, непременно разделяемой на большинство и оппозицию. Тот, кто помнит об этой трехуровневой конструкции, без труда поймет, какая структурная проблема не может не встать перед нашими плюралистическими режимами: им предстоит совместить три идеологические установки с механизмом принятия решений, который рассчитан только на два лагеря. Осознание этой структурной проблемы, которая рождается из столкновения между функциональными ограничениями представительного правления и субстанциональным плюрализмом идеологического поля демократий, дает ключ к решению целого ряда вопросов, включая наш, который оно позволяет поместить в рамки, где он обретает всю полноту смысла.