Правый берег Егора Лисицы

– Что я? Меня взяли как врача, очевидно, со штабными. Я тогда был никем, вчерашний студент. Обстоятельств я не скрываю. Но что я мог бы рассказать? Суматоха в порту. Потом провалялся несколько дней в лихорадке, долго добирался в Ростов.

Он посмотрел, помолчал, пожевал губами.

– Неглупо. Хорошо, как хотите.

Девушка в беретике вернулась. И вот это действительно приятная неожиданность! Вместе с Глашей Эберг. Дочерью того самого доктора, у которого я жил некоторое время после моего отчисления из университета. Поступив в милицию, я сразу же съехал, чтобы не быть обузой. Я был очень рад ее увидеть! Глаша изменилась. Держалась со мной без дружеской простоты, как раньше. Уже, пожалуй, не та девочка, которая зачарованно слушала мои истории о ядах и открытиях и делилась тайником, где прятала шоколад. Не Глаша Эберг, а барышня Аглая.

– Глаша, вы косу обрезали?

– Сделала прическу.

Аккуратное шелковое пальто. Круглая шляпка с лентой. Из-под полей глаза стали как будто больше.

– Да, а что же, – Глаша говорила смеясь, – вы меня помните в форме. Но ее давно отменили. В гимназию я тоже бросила ходить. Папа позвал на дом портниху, и она все хорошие мамины вещи переделала для меня.

Доктор Эберг потерял жену родами и остался с Глашей. Растерявшись, он заботился о дочери, как о растении, которому необходим тщательный уход, но не нужны сантименты.

– А чем вы сейчас заняты?

– Я подумывала поступить на курсы Союзторгучета. Выучиться на счетовода или бухгалтера.

– Скучноватая работенка, что и говорить.

– Вот и я так решила. Мне кажется, что работа в газете интереснее. Пока пишу про искусство в «Юный рабочий», – она постучала о ладонь свернутыми листами.

– А мне казалось, вы пойдете на женские курсы. Будете помогать в клинике.

– Давно уже передумала. Вы же перестали у нас бывать, – колко сказала, – я понимаю, и кухарка ушла, нет прежнего удобства.

– Глаша, как вы можете так?

– А как же? У вас именины были еще когда, на Николу зимнего, а вы и тогда не зашли.

Сердясь, она заговорила о другом, развернула свои листы.

– Вот, «Серп и молот», новая фильма.

– Интересная?

– Смотрите, какой сюжет. Захар, сын кулака, преследует Агашу. Но ей нравится батрак Андрей.

Тут вмешалась девушка в беретике:

– Приходи к нам! Привлечем к плакатам, – она покровительственно кивнула Глаше, – организую заработок на лозунгах.

И, не обратив внимания на то, что Глаша Эберг протянула руку, попрощалась и ушла, она частила дальше:

– Так что же? Проводите меня вечером? В «Литературный подвал». Там будет выступление новых поэтов.

Один из околачивающихся тут же деловых молодых людей в вязаном гастуке восторженно выкрикнул:

– Это пуля в Ростове!

Упомянутое литературное кафе – это действительно подвал в бывшем доходном доме Маврокордато. На фасаде дома барельефы змей, явно не с натуры. Первый этаж занимают магазины, второй – конторы. В нижнем собственно «Подвал поэтов», где собирается богема и журналисты. Стены подвала пестро разрисованы и расписаны стихами. Некрашеные столы, тарелки из разномастных сервизов. Я бывал там со Штрормом, правда, репортер больше интересовался темным пивом. Его лили из бочек и на стакан давали скидку по предъявлению карточки ростовского Рабиса[20]. Стоило вспомнить Штрорма, как появился и он сам.

– Вот, все по вашему объявлению, – репортер сунул мне несколько листов.

– Скажите, газета писала о стройке на окраине? За нее отвечает Леон Нанберг.

– Писали, конечно. Стройка масштабная. Однако ходят разговоры, что среди служащих и рабочих многовато, как сейчас говорят, бывших. Был даже фельетон. Я вам его найду. В остальных так, общие слова. Насчет того, какая это амбициозная задача и тому подобное.

Уже внизу на лестнице я вспомнил, что не заглянул на прощание к девушке в беретике. Возвращаться было глупо. В голове навязчиво крутились те самые, написанные от руки строчки:

Перешагни, перескочи,
Перелети, пере-что хочешь –
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи…
Сам затерял – теперь ищи…

Ищи. Теперь ищи. Поиски Агнессы ничего не дали. А ведь прошли уже не одни сутки. Я еще раз побывал в порту. Как можно подробнее расспросил Петра Зубова, шофера. Он подтвердил, что привез Нанберга, но высадил не у касс, а на одной из улиц выше порта. Тот хотел пройтись.

Я навестил и кустаря-сапожника. Еле разыскал в сумерках его будку, что лепилась к задкам гостиницы, как гнездо ласточки. Сапожник снова был отчаянно пьян и уже не уверен в своих словах. Я порылся в его хламе, каблуках и кожах и нашел ту самую газету, в которую был завернут дамский ботинок. Но дата на ней не совпадала с днем пропажи Агнессы Нанберг даже близко.

Полина Липчанская

– «Разлюбил Алеша бедную Марусю и завел другую – новенькую Дусю», – дежурный, напевая и почесывая щетину, окликнул меня и сказал, что пришла гражданка, вызванная по делу о нападении на Нанберга и пропаже его жены. – Сидит тамочки, – добавил дежурный – и махнул в сторону коридора.