Правый берег Егора Лисицы

– Сильнейшая вещь, – Репин полистал страницы и, прижав одну пальцем, прочел: – «Закон заставляет ползти улиткой и того, кто мог бы взлететь орлом. Лишь свобода порождает гигантов!»

Я разглядел заглавие: «Разбойники», пьеса Фридриха Шиллера.

– Я видел эту драму на сцене, столичные актеры ставили.

– Поглядеть бы!

– Вы разве не собирались на выезд?

Утром на собрании говорили об облаве в районе базара. В квартале сдавали квартиры и комнаты проституткам. Репин неожиданно покраснел, как кубанский борщ:

– Не, туда не поеду. Если приказ только.

Я не стал спрашивал почему, но он продолжил:

– Не люблю этого, их хватаешь, а они в слезы! И молоденькие есть. Ну его. Куры!

– Я, знаете, вообще думаю, что смысла в таких облавах не много, – согласился я. – Временный эффект. Сразу же вернутся обратно. По-хорошему весь квартал нужно снести. Трущобы, по сути, питательный раствор для любого рода преступности.

Репин заволновался, бросил свою книгу.

– А зачем же сразу сносить? Вот старуха там живет. Я у нее беру антрацит на самокрутки. Как муж ее помер, так квартирный хозяин все в долг описал. Куда ее, если сносить?

В каком-то смысле Репин – абсолютный идеалист. Его горячность вызывает уважение.

– Ботинки у нее были, тьфу, дешевенькие. Так хозяин и их забрал, сволочь. Главное, ношеные. И номер не его, бабский, куда ему? А вот же!

– Вы подтверждаете мою мысль. Табак она наверняка продает краденый. Хорошо, если чем похуже не торгует. Разве не лучше постепенно избавляться от подобных районов в городе?

Идею полной перестройки трущоб обсуждали еще до семнадцатого года. И я считал, что эта мера может сработать, в других же странах помогло… Но спорил вполсилы, думал о теле в прозекторской.

– Мы ночлежки счистим, куда бабка пойдет? Пока социалистическая стройка не развернется, чтобы ей предоставить другое жилье? А табак-то у меня, вы, товарищ Егор, сами брали! Теперь говорите, краденый!

– Да я почти и не курю папиросы, когда это я брал? Да не горячитесь вы, Вася. Лучше помогите. Нужно вести записи во время исследования тела. Я могу на вас рассчитывать?

– Да что уж, можете.

Он махнул рукой, нашарил спички и вышел. Хотя обычно курил, даже не открывая окон.

Кожа серых перчаток на руке Агнессы Нанберг от воды стала жесткой – снимаю их ножницами, аккуратно, чтобы не повредить кожу пальцев, ладоней. «Перчатки смерти», врачи называют так сильную мацерацию кожных покровов, когда эпидермис отделяется от кистей рук. Частое явление, если тело долго пробыло в воде. Может затруднить опознание. Но сомнений нет, на правой руке явно заметен искривленный мизинец.

Что будет с Нанбергом, когда он узнает, что его жену нашли? Но это уже не имеет значения. Ведь и жены у него больше нет. Но, может, сам Нанберг вовсе не хотел, а боялся, что тело жены все-таки найдут? Странно, человек умер, и вот после смерти начинается его вторая жизнь. Иногда даже более правдивая, чем первая. Мертвые сраму не имут – значит, о них не говорят плохо. Но после смерти всплывают секреты. Их больше некому хранить. Тот, кто умер, способен влиять и на живых, изменяя их судьбу.

Постановление Наркомздрава требует заносить описание четким, разборчивым почерком. Без иностранных слов, греческих или латинских. Рост, параметры тела, цвет волос… Мой добровольный помощник Вася Репин добросовестно пишет, стараясь не морщиться и не смотреть в сторону секционного стола. Держится молодцом. Я вспомнил свое первое вскрытие. Гулкое позвякивание инструментов, запах дезинфекции. Внимание сосредоточено на трех цветах – белое тело, черные плитки пола, красный. Даже хорошим врачам в первый раз бывает не по себе от мутных глаз, согнутых в агонии пальцев. Некоторые однокашники бросали медицину после демонстрации. Меня миновало. Я всегда был увлечен тем, как движется и дышит это чудо – человек. Но в смерти для меня нет красоты. Она в жизни. А в смерти только вопросы. Ответ на них – причину смерти – нужно отыскать по окончании исследования. Я продолжал диктовать, стараясь «излагать простым, доходчивым языком», как требовалось.

Осматривая одежду, отмечаю посторонние вещества: грязь, песок, речные водоросли. Следов крови и повреждений от огня нет. Обгорела только одежда. Открытые части тела – руки и лицо – в царапинах. Повреждения посмертные: речное дно, острые ракушки. Синяки чуть выше локтя, я измерил их, подходили под руку человека среднего роста, скорее всего, мужчины – силу приложили порядочную. Однако определить давность синяков нельзя.