Праздник Дрейка

– Мы же мастера гонок… Мы попросим его соорудить нам трассу. Специальную. И изобразим для него сложнейшие трюки, во время которых наши машины будут… парить.

Мак молчал.

После задал резонный вопрос:

– Где он возьмет такую трассу?

И какую, черт возьми?

И ведь в самом деле. Через полчаса Лайза принесла в комнату набросок, и Мак смотрел на него со смесью недоверия и восхищения. «Бешеный трек» – вот как он мог бы его назвать. С разрывами, наклонными шоссе, «вертушками» и почти отвесными склонами. Они на таком бы… Ему пришлось признать – идея стоящая, он бы сам на таком порезвился.

– Что думаешь?

Ему нравилось, как эта девчонка с идеальной фигурой становилась упертой, как танк. Ему вообще нравилась ее упертость. Еще с момента их первой гонки, когда ей проще было сдохнуть, чем притормозить по его просьбе долбаный «Мираж».

– Хорошо, – признал он наконец, – даже если ты придешь с этим к Дрейку. Если он согласится быстро отгрохать новый трек для одного-единственного шоу…

– Но ведь для каждого стоящего шоу что-нибудь создают? Сцены, декорации…

– … у нас будет всего неделя, чтобы отточить там проходку.

– Всего? У нас будет ЦЕЛАЯ неделя, чтобы отточить там проходку. – Лайза смотрела пытливо и напряженно. И казалась ему чертовски красивой в этот момент. – Да? Да? ДА?

– Да. – Ответил Аллертон. Себе – не ей.

Взял даму сердца за запястье и потянул на себя.

* * *

Рен и Элли

Картины она рисовала редко. Чтобы настоящий большой холст, кисти, краски. Все больше роспись по стеклу, витражные плафоны, декор поверхностей.

А тут на Элли накатило настоящее вдохновение. На щеке мазок, пальцы в оттенках масла, сам фартук – как абстрактное полотно.

И Рену нравилось смотреть на то, что получалось, нравилась эта картина. Небо. Далекое, удивительное, исполненное грубоватыми мазками, но он видел в нем душу. И кажется, что летят в него искры, а ты сидишь у костра, задрав голову, и видишь бесконечное количество возможностей. До одних ты дорастешь, до других даже пытаться не будешь; восхищал сам факт их созерцания, ощущения себя простым и маленьким перед чем-то непостижимым. Да, именно это виделось Декстеру в смелых и нежных мазках – необъятная, наполненная душой, купольная вселенная. А еще – будто где-то рядом луг, будто померк недавно закат и запахло свежими сумерками.

Он никогда не видел таких картин, и эту, в чем не стал бы признаваться – на подарок все-таки, оставил бы себе. Хотя у него было куда больше холста и рамы – у него была фея, муза, творящая на этом холсте волшебство. Он помнил об этом, никогда не забывал.

Сам он присел в ее мастерской в кресло, стоящее в углу. Достал брусок деревяшки. Хорошей деревяшки, очень дорогой. Сам выбирал ее сегодня в магазине, проверял качество, текстуру, придирчиво осматривал. Счел, что подходит.

Элли рисовала звезды. Почти невидимые далекие созвездия; Рен достал из кармана нож, принялся потихоньку обтачивать плашку. В какой-то момент задумался, увлекся, не услышал, как она – невесомая – подошла. Редкий для него случай – кого-то не услышать, но ассасин расслаблялся только с ней, с этой белокурой девчонкой. Позволял себе не бдить, не находиться двадцать четыре часа в сутки настороже. Ему состояния расслабления тоже были нужны.

У нее голубые глаза – прозрачные, как камни, удивительные. Он большой по сравнению с ней, грубоватый и жесткий. Жестче раз в триста. И она непостижимым образом обожала в нем все.

– Что ты делаешь? Что из этого будет?

– Рукоять для ножа. Резная.

Да, он давно не занимался «карвингом», резьбой по дереву, но был уверен – все получится. И времени достаточно.

У нее пальцы тонкие, ладони мягкие, нежные. У него руки заточены под оружие. Но сейчас она провела по его пальцам своими с такой любовью, что Рен замер. Он научился ловить эти волны, бегущие по телу от прикосновений, наслаждаться ими, как прибоем. Она же опустилась на корточки, коснулась его щеки, заглянула в глаза, и Декстер опять подумал, что обожание – вещь ощутимая. Её. И его тоже.

– А лезвие? – спросила Элли.

– Про лезвие пока не знаю. Куплю обычное, … наверное. Вставлю.

По металлу он не умел.

– Обычное для красивой рукояти не подойдет. – Элли задумалась, после просветлела – разгладилась морщинка меж бровей. – Я знаю, кто может тебе с этим помочь…

– Кто?

– Райна!

Райна? Райна Канн? Да, он хорошо ее помнил еще со времен Магии, хоть общались они тет-а-тет не часто. И ведь действительно, Райна – отличный ювелир. Инкрустация, гравировка – это её. А идея-то неплоха.

Рен хмыкнул.

– У тебя есть ее телефон?

Телефон он найдет в одно мгновение. Чей угодно. Рен улыбнулся краешками губ.

– Есть.

У него есть все, что нужно в этой жизни. Этот дом, это кресло, эта жизнь. У него есть она.

* * *

Бернарда

Вечер выдался именно таким, каким он был мне нужен, – тихим. Совершенно. Клэр гостила у Антонио: они вместе изобретали нечто сложное под названием «Миллион оттенков». Кажется, относилось это к уникальному и многослойному по вкусовым качествам десерту.