Праздники

А дальше… Около нее оказались двое. Они схватили ее и потащили. Я увидел место через них – они просвечивались. Стало ясно, что это не люди, хоть и похожи. Никто не обращал внимания, как она кричит, дергается, сопротивляется. Они ее вытащили, хлопнули дверью бара прямо передо мной. Я выскочил следом и застал лишь их удаляющиеся силуэты. На улице стало проще со зрением без этих лучей и разъедающих цветов. Показалось, что слышу ее крик, побежал в его сторону, но уже никого не обнаружил. Буря затихала, город засыпал, лес храпел, бездна скалилась. Так бывает, когда стоишь посреди жизни и ничего не понимаешь. Так наступает Новый год.

Вы ведь не поверите, если скажу, что собирался записывать совсем другое, а этот текст проявился как некая автоматичность, сам по себе? Нет, я хотел рассказать про Арсения, про этого сложного человека, но не пускаясь в описания того случая, тех ощущений. Даже имен ангелов. Мне крайне неуютно описывать то, что нисколько не понимаю. Хочется иметь хоть какую-то опору. А здесь ее нет, чисто брыкание на ощупь. Тебя ведут по стремному полу с разбросанными предметами, можешь в любой момент ступить на острое или скользкое, щупаешь воздух перед собой длинными выставленными руками. Чье-то лицо, чья-то рука. Жутко все это. И ведь, когда это пишу, представляю себя именно в той комнате, заполненной лунным светом, где на стенке нарисованы имена ангелов. Трогаю их и не могу разобрать.

Мне интересно было бы стать сейчас читателем этого текста и предположить, что будет дальше. Вы же ожидаете чего-то? Дальше он разыщет тех двух прозрачных демонов. Они окажутся нарисованными в альбоме Арсения. Сварщик закапает в глаза специальные капли, нормальное зрение вернется. Или не так. Девушка с аэробики даст ее адрес, я просто к ней схожу и спрошу, как она себя чувствует. Но не сразу, а после того, как полежу с компрессами из травок на глазах. Она ответит, что нормально себя чувствует, а ты кто такой. А я просто так интересуюсь. Когда пытаешься предугадать, никогда не попадаешь в содержание, все оказывается хитрее.

Звезды на небе пляшут, будто приходят от зеркальной собаки, бегающей в ужасе по дорогам нашего города. Ее ловят лучи от фонарей и отражают на небо. Так и я. Так и она. И любое мужское-женское так. Любое взросление так. И Новый год, и другие праздники. И день рождения, о котором собирался рассказать.

Восток

Лето выдалось приятным, полным новой красоты и прохлады. Вокзал суетливо приходил в себя после очередного поезда. Толпа понемногу редела, челноки уверенно уходили в свои закутки, забывая про неудобный сон на верхних полках. Многие распределялись очередями у рейсовых автобусов с неизвестными табличками. Стоящие в очереди косились на табличку соседнего автобуса с надписью «…» и ловили себя на мысли, что понятия не имеют, где находится это «…» и что заставляет такую толпу туда ехать. Из стоящих же рядом многие прекрасно понимали, что «…» – одно из лучших мест на Земле, место, где родились их родители и дети, где покой и подлинная жизнь. Так околовокзальное пространство делилось на чувственные группы, у каждой из которых было свое «…» – понятное и настоящее.

Гриша вышел из вагона.

– Восток, – тихо сказал он себе.

Гриша никогда не выезжал из России, не знал других стран, их правил и законов, но был убежден, что Запад и Восток – разные вещи, настолько разные, что вместить и то и другое невозможно. Он обрадовался ярким рекламным щитам, цветастым торговым палаткам, наглым таксистам, пристающим к проходящим людям с тяжелыми ношами. Предчувствие Востока приходило и оставалось.

Ехать предстояло до Углов – небольшого села, стоящего на полпути к «…». Очередь была обычной: старушки с тряпьем, ведрами, некрасивыми сумками, молодые люди с сельским загаром, крепкие рабочие. Автобус с надписью «…» открыл двери. Гриша заплатил за проезд, сел на первое свободное место и взглянул в окно. В соседней очереди он увидел своего попутчика по поезду, махнул ему рукой. Тот тоже увидел Гришу, радостно замахал, выкрикивая при этом что-то наверняка важное, но совершенно неслышное.