Предания вершин седых

— Вот это — лада. Она легла с краю, ближе к правой руке — туда, где грядущее. Значит, встреча ещё предстоит тебе. А я тебе и без молвиц скажу: встретитесь вы, когда падёт стена отчуждения между западом и востоком, когда станет можно пересекать границу, что была закрыта после войны, и когда богини-сёстры, Маруша и Лалада, объединят свою силу в сердце смертного воина — сердце, познавшем великую любовь. Но случится это ещё не скоро. Поэтому и подсказывают молвицы, что благо для тебя — терпение. А кошку из головы выбрось. Не твоя она лада.

— Но почему же тогда?!.. Почему тогда мне привиделись во сне её глаза? — вырвалось у потрясённой Олянки.

— Да ёжики колючие! — вскричала, не утерпев, Куница. — Потому что у кого-то ещё есть такие глаза! Говорю же тебе, подружка: головой иногда думать полезно. Думать, рассуждать!

Постучав себе пальцем по лбу, девица-оборотень виновато умолкла и села на место под строгим взглядом Бабушки. Свумара добавила:

— А снадобье для мужа твоего я приготовлю. Ежели выпьет он его, пройдут у него и боли, и припадки. Знаю, болит твоя душа о нём, потому и предлагаю.

— Бабушка... — Горячие слёзы хлынули по щекам Олянки, она сползла на колени, к ногам Свумары, и прижалась лбом к её руке. — Коли сделаешь целебное зелье для Любимко, до конца жизни своей буду тебе благодарна!

— Ну, ну. — Ладонь Бабушки тяжело легла на голову Олянки, погладила. — Ступай, дитятко.

У Куницы в этом шатре был свой уголок с лежанкой, но в её отсутствие его уже заняли. Препирательства с молодой зеленоглазой волчицей закончились не в пользу Куницы: короткий суровый рявк и оскаленная пасть самозванки явно говорили о том, что уступать та не собирается.

— Ну что, госпожа Твёрдая Задница, как орехи колоть будешь? — приподняла бровь Олянка. — То бишь, трудности преодолевать.

Куница прищурилась, принимая вызов: её глаза заблестели острыми ледышками, губы поджались. Решительно надвинув шапку на лоб, размяв плечи и хрустнув суставами, она изготовилась ко второй попытке восстановления справедливости. Через мгновение укушенная за зад наглая самозванка, издав скулёж, вылетела из шатра серой молнией. Всё произошло так быстро, что Олянка даже не успела понять, сама ли зеленоглазка оказалась такой шустрой или ей придали ускорение пинком.

— Катись давай отсюда, — вслед ей негромко процедила Куница.

В полёте зеленоглазка перекувырнулась через голову и на снег уже приземлилась в человеческом облике. Её русая с рыжеватым отливом грива спускалась вдоль широкой спины, клочковатая поросль треугольными клинышками захватывала часть щёк. Тонкая, поджарая талия с впалым животом, но плечи — косая сажень. И бугры мышц, оплетённые ветвящейся под кожей сетью могучих жил. Упрямая челюсть, жестокий рот, глаза мерцали злой зеленью.

— Я тебе это ещё припомню, Куна, — погрозила она Кунице кулаком.

Звали эту мощную девицу Лешачиха, и они с Куницей вечно были на ножах — или, если так можно выразиться, на клыках.

— Не знаю, чего она меня невзлюбила, — пожала плечами Куница. — Мы с ней обе не здесь родились, а из других стай перешли. И она, и я — сироты. Между прочим, она первая ко мне лезть начала. Позарез надобно ей, видишь ли, доказать, что она лучше. Она по годам-то вроде постарше меня будет, но по уму — чисто дитя трёхлетнее.

Сидя в отвоёванном Куницей уголке шатра, Олянка стирала свою рубашку в тёплом растворе древесного щёлока пополам с отваром мыльного корня. Перед этим рубашка долго мокла в холодном щёлоке, а Олянке пришлось переодеться в кожаную юбку. Медный котёл, пригодный для нагревания воды на открытом огне, был только в распоряжении Бабушки, и прочие соплеменники добывали горячую воду, опуская в неё раскалённые на костре камни. Дабы не обжечься, нагретые камни брали покрытыми толстым слоем хмари руками и клали в деревянный или глиняный сосуд с водой.

Пятна крови с трудом удалось отстирать, а пока рубашка сохла, Олянка с Куницей посетили шатёр-мыльню, пол в котором был выложен еловыми и можжевеловыми ветками. Нагретую камнями воду наливали в выстланную кожей яму в земле — неглубокую, чтоб усесться только по пояс на корточках. Перед омовением следовало натереть всё тело жидкой кашицей из глины и золы, а в волосы втереть отвар мыльнянки. Можно было при желании устроить и парилку по-чёрному, коли камни хорошенько раскалить и водички на них плеснуть, что они и сделали. Даже веники к их услугам имелись — и дубовые, и берёзовые. Совсем как дома... Разомлела Олянка, пропотела. Тесно, дымно и сумрачно было в шатре, но пар прогревал до самого нутра. После мытья они обсушились у очага, дым от которого выходил через отверстие в заострённом своде шатра.

— Ух, славно помылись, — покашливала Куница, щуря покрасневшие глаза и встряхивая руками влажные волосы, чтоб быстрее просыхали.

— А заодно и прокоптились, — добавила Олянка, тоже кашляя.