— Юля, — но я упертый. Я повторяю. Она несколько раз беззащитно моргает. Язык не повернется сказать, что заварила эту кашу. Я понимаю, что заварили ее мы. Еще и не сами, а с помощью. Но хлебать исключительно нам. Или вылить. Как решим. Я и она. Или, блять, все же мы. — Я тебя не использовал. — Произношу максимально ровно. Честно. Доходчиво. — И я тебе не врал. В то, что я ебаный взяточник, ты почему-то не поверила.
Смыкает веки. Не хочет пускать меня глубоко. Поранили. Запутали. И я, сука, злой до ужаса. И на нее тоже злой.
— Я знаю, что ты и так бы все делала. Юль…
Зову ее. Откликается. В глазах стоят слезы. Не скатываются. Она держится. И я держусь.
— Ты три месяца просто так прикрывала мой судейский зад. Правда думаешь, мне надо было тебя трахать, чтобы контролировать?
Молчание звучит не менее красноречиво, чем ответ.
— Ты выбрала влюбиться в мудака, Юля, но не в долбоеба, поверь. Ты — мое слабое место. Чувствительное. Чем меньше о нас знали — тем легче мне было нас защищать. Ты, блять, не представляешь, как мне страшно за тебя. Как я ненавижу тебя туда отправлять. Каким уебком себя чувствую, зная, что ты из-за меня рискуешь. И, конечно, ни один Эдуард в душе не ебет, что между нами на самом деле. Никто не знает. Знаем только мы. Мне казалось, одинаково.
Она молчит. В глазах читается отчетливая боль.
— Я тебя трахал, потому что я тебя люблю, Юля.
Жмурится. Не так хотела, да? И я не так хотел. Прости.
— Я просил тебя раньше и прошу еще раз: всегда думай о последствиях. Всегда, блять, Юля. И я буду думать. Обещаю. Ты можешь собрать вещи. Если не веришь — я пущу. Но если спросишь, хочу ли, я отвечу, что нет. Мне сложно. Я пиздец какой злой. Я все еще хочу вскрыть твой телефон, дать в морду тому пиздюку, с которым вчера видел. Если ты думаешь, у меня в голове нет картинок, как ты изменяешь мне с другим — ошибаешься. Я сдыхаю, Юлька. Я нахуй сдыхаю. Но я хочу жить. И жить я хочу с тобой. Ты мне веришь?
Я не знаю, что именно ее ломает. Саму или сопротивление. Она всхлипывает. Не могу просто смотреть. Забрасываю руки себе на шею. Обнимаю.
Еще вчера я думал, что мою жизнь к ебеням рушит девочка, которой я слишком сильно доверился. Сейчас чувствую: что будет с нами дальше — в моих руках. И это не потому, что она — ебаная малолетка, а я — дохуя мудрый стратег. Все сложнее. И проще.
Нас почти уничтожила игра, в которую втянул ее я.
А главное правило рисковых игр для меня всегда было одним. Не знаю, почему я его забыл.
Нельзя рисковать тем, что не готов потерять.
И это не деньги. Не должность. Не власть. Не свобода.
Она утыкается в мою шею. Приоткрывает рот и жадно дышит. Позволяет себе. Страшно, но позволяет. И я позволяю. Все дохуя сложно, но с плеч летит огромная гора.
Это не деньги. Не должность. Не власть. Не свобода.
Раньше у меня в сверхрисковых ставках была только семья.
А теперь там она.
— Я тебя вывожу, Юль. Достаточно.
Глава 28
Юля
Я очень люблю воду и плавать. В детстве, к сожалению, бывать на море ежегодно у нашей семьи возможности не было, о систематическом посещении бассейна речи тоже не шло, но ярчайшими воспоминаниями в памяти до сих вспыхивают брызги прозрачной соленой воды, гул детских визгов, приглушение звуков, когда, как кажется, ныряешь глубоко-глубоко, а папа потом говорит, что попа была на поверхности. Ты не веришь. Ты видела дно! Ты видела рыбок! Ты была глубоко!
Я вытягиваю руки над головой и складываю в изящную птичку, приподнимаюсь на носочки, пружиню, а потом отталкиваюсь и по идеальной амплитуде красиво вхожу в воду.
В детстве это была бешеная бомбочка. Папа не смог научить меня нырять красиво.
Сейчас — я почти дельфин.
В бассейне тоже соленая вода. Уши привычно закладывает. Я открываю глаза и вижу мелкую лазурную плитку. Улыбаюсь. Пускаю воздух. Отталкиваюсь и выныриваю.
У папы не получилось меня научить. У Славы — да.
Делаю несколько гребков вдоль бассейна, создавая видимость, что не замечаю, как он следит за мной над своим телефоном. Он знает, что меня разрывает от гордости. Он просто ждет.
И я, конечно же, не подвожу.
Проплыв немного, упираюсь в бортик и выталкиваю себя из воды тоже так, как это делает он.
Ступаю босыми ногами по нагретому греческому кафелю. Балансирую руками, чтобы не дай бог не упасть.
Когда подхожу к его шезлонгу, он уже отложил телефон и поднял взгляд.
Смотрит на меня так, что внутри все кувырком. Он часто так смотрит. Весь наш отпуск так смотрит.
Я мокрая и холодная. Он — нагретый на солнце, пусть и сидит под зонтом. Протягивает мне полотенце, я мотаю головой и отбрасываю.
Сажусь сверху. Упираюсь локтями в плечи. Тянусь лицом к лицу. Мочу его и греюсь.
— Сколько поставишь за прыжок? — Спрашиваю в губы. Он улыбается.