Преданная (СИ)

Мужская кисть повисает в воздухе. Я больше от неожиданности, чем из-за ожидания чего-то хорошего вскидываю взгляд.

В его читаю угрожающее спокойствие. Что происходит в той голове – ума не приложу.

Чувствую прикосновение костяшек к щеке. Сглотнув, стреляю взглядом на дверь в приемную.

В субботу об этом вообще не думала, а ведь тоже могли зайти.

Возвращаюсь к лицу Тарнавского. Ему явно похуй. Застанут за тем, как жарит помощницу – не расстроится. Он вообще чего-то боится? О чем-то волнуется?

– Будешь пялиться в телефон во время заседания – оштрафую.

Произнесенное неправдоподобно ласково предупреждение в купе с поглаживаниями взрывает изнутри. Хочется защититься, хоть и знаю, что неправа. Еле держусь. А он продолжает гладить. С губ рвется: «да идите вы в задницу», а слетает:

– Не буду. Я уже извинилась.

Улыбается. Покачивается ближе. Я улавливаю, как крылья носа немного раздуваются. Дальше – несколько тихих покашливаний.

– Что за духи? – Судья спрашивает, как мне кажется, совершенно невпопад. Я же, как назло, тут же забываю название.

Это те же, которые подарила Лиза.

От мысли, что он спрашивает, чтобы купить такие же какой-то Лене, становится мерзко.

– Не нравятся? – Пытаюсь глупо ответить в его же стиле. Вздергиваю бровь, как будто готова услышать даже «да вообще говно». Но он молчит. Перестает меня касаться. Отступив, берет со спинки диванчика какой-то конверт.

Протягивает, покручивает… Я испытываю приступ тошноты.

Опять. Блять.

– На работе не пользуйся.

Вроде как безразличный приказ наносит неожиданный удар. Стреляю злым взглядом. Утоплюсь с них, поняли? Дышать нечем будет. Не помогут ни открытые окна, ни вентиляционная система. Я, знаете ли, тоже от вашего запаха долго отмывалась…

Говорю это все про себя и чуть-чуть глазами. Тарнавский держит паузу, как будто выслушивая.

Рискну ли ослушаться – не знаю. Он вдыхает и продолжает.

– Уверен, ты и без меня понимаешь, что сработались мы не на сотку. Я предлагал работу умнице-отличнице, но не вижу ни особого рвения учиться, ни очевидной заинтересованности, ни сверх-старательности.

В щеки бьет дикий жар. Я вас… Ненавижу.

– Синергии пока нет. Думаю, ты тоже ждала чего-то большего… Может большей зарплаты, – Тарнавский вдруг улыбается. А я растекаюсь униженной лужей.

Хочется вывалить, что я вообще ничего не ждала и меня просто-напросто втянули. И что я не обязана оправдывать ожидания зажравшегося коррупционера. И что за свое поведение он должен не этику студентам преподавать, а сидеть. Но кто такое скажет в лицо человеку, на которого изначально надеялся..?

– Если вы хотите меня уволить... – Собственный голос звучит непривычно. Хрипло и сдавленно. Тарнавский же только улыбается.

– Поздно, Юля. У меня дохуя много работы сейчас. И больше нет двух месяцев, чтобы научить кого-то нового. Я потратил их на тебя.

Потратил…

— Поэтому работаем так. С минимумом ты справляешься…

Прикусываю изнутри щеку до ощутимого вкуса металла во рту. А лапать меня – это тоже минимум?

– Только расслабляться себе не позволяй. Одно дело уйти от меня с хорошими рекомендациями, другое – с теми, на которые ты пока наработала.

Вслед за лицом загораются уши. Ненавижу. Ужасно.

Слышу, как хрустит бумага. Опускаю взгляд на новый ебучий конверт.

– Что это?

Тарнавский подталкивает его мне. Я без сопротивления беру.

Вижу выведенную карандашом большую надпись «Смол.». Пульс подскакивает. Если это то же самое, что было с Леонидом, я неожиданно для самой себя буду счастлива. Передам. Смолин согласует. Тарнавскому – деньги. А дальше… Пошлю их всех нахуй. И зажравшегося судью, и Лизиного отца.

Успеваю вознестись в своих стыдных мечтах… И грохнуться.

– Это то, за что ты отвечаешь головой, Ю-ля. – Кривлюсь. Не хочу я головой ни за что отвечать, но алогично прижимаю конверт к груди. – Внутри очень важные документы. Они будут приобщены к делу, когда придет время. А пока их никто не должен увидеть. Подумай, как хранить. Я у себя не могу. Должна ты. Когда скажу вернуть – в ту же секунду. Ок?

Хочется ответить «нет» и вернуть вот сейчас. А еще съязвить, что у Смолина на него, скорее всего, конверт потолще собран. И это еще я не помогала. Но вместо этого киваю.

– Почему они должны быть у меня?

А не у Лены? Не в ячейке? Почему не у какого-то надежного друга или в родительском доме?

Жду ответа, испытывая новый уровень неповторимого похуизма. Все настолько плохо, что я воспринимаю любую новую дичь философски.

Смотрю Тарнавскому в глаза, игнорируя тот факт, что даже шея немного затекла. Телефон в кармане жужжит входящим. Думаю, это кто-то из Смолиных.

Тарнавский опускает взгляд на мое бедро.

Мы с ним слушаем, как кто-то наяривает. Звонок окончен – взгляд мужчины возвращается к моему лицу. Я невпопад вспоминаю, как нравилось с ним целоваться. Чувствовать толчки. Принимать их. В его глазах тоже мелькает вспышка.

— Ишь ты какая… Востребованная...