Преданное прошлое

Кэт замерла, не в силах шевельнуться.

— Не понимаю, — наконец произнесла она. — Я же не хирург.

Раис прикрыл глаза.

— Я знаю. У тебя другой… навыки.

Он что-то сказал слуге, и тот повел ее за руку, теперь уже более вежливо и осторожно, в другой угол каюты, отделенный свисавшим с потолка занавесом из нанизанных на шнурки крупных бусин, и чуть подтолкнул внутрь, раздвинув висюльки. Здесь стояла жаровня, в металлическом тазу грелась вода, и лежала стопка чистых тряпок.

— Мойся, — велел ей раис из своего угла. — Хорошо мойся и смени свой одежда. У меня нет привычка отдавать себя в руки неверных, но теперь этого хочет Аллах, потому что он забрал у нас ибн-Хасана, и у меня нет выбор. Отдай Абдулле своя одежда.

Кэт неохотно стащила с себя джеллабу и сунула сквозь занавес, оставшись в одной исподней рубашке и чулках.

Аль-Андалуси словно понял, что она не может решиться.

— Снимай все остальной и отдай Абдулле. Он постирает и отдаст потом. Там есть чистый одежда, надень, когда вымоешься. И пожалуйста, мойся… как это слово? Точна?

— Тщательно, — поправила она его не задумываясь. И тут же зажала себе рот ладонями. Что это ей взбрело в голову — поправлять варварскую речь главаря разбойников?!

В другом углу помолчали, потом раис медленно повторил, словно закладывая это слово себе в память для будущего использования:

— Тща…тельно. Да-да, тщательно.

Кэт разделась догола, отдала рубашку и чулки, а осталась стоять голая, прижимая к груди свое сокровище — маленький кошель с книжкой «Гордость рукодельницы» и грифельным стержнем для письма, — последнюю нить, связывающую ее с прежней жизнью.

Осторожно положив кошель рядом, девушка разобрала кучу одежды и обнаружила широкие хлопчатобумажные штаны, тунику без рукавов, а под ними — балахон из белой шерсти, такой тонкой и мягкой, что она не могла удержаться, чтобы не погладить ткань рукой, очень нежно, словно это была одна из любимых домашних кошек леди Харрис. Потом взяла мочалку, лежавшую рядом с тазом, окунула ее в горячую воду и начала мыть и скрести себя. Это было гораздо лучше, чем вчерашнее мытье холодной забортной водой, от которого вся кожа осталась покрытой соленым налетом; девушка наслаждалась ощущением горячей воды, почти забыв, что всего в шести футах позади по ту сторону жалкого занавеса лежит обнаженный мужчина, более того, пират и язычник, а значит, чудовище. В конце концов, чисто вымытая, впервые за две с лишним недели, и одетая в удобное и чистое платье, закрутив влажные волосы в кусок полотна, она вышла из угла.

Раис с любопытством оглядел ее.

— Гораздо лучше, Кет-рин-Энн. Теперь ты выглядеть почти как берберка.

— Кэтрин, — поправила она.

Он лишь отмахнулся:

— Слишком сложно. Хватит и Кет-рин. Ты здесь потому, что можешь работать иголкой.

Кэт в недоумении уставилась на него:

— Меня сюда привели, чтобы что-то вышить?

— Вышить? — переспросил он.

Кэт указала на одну из вышитых подушек:

— Вот это — вышивка.

Вместо ответа раис откинул простыню.

На боку у него зияла рана, от груди до пояса, шириной с ладонь. Вспоротая кожа разошлась в стороны, обнажив мышцы и желтый слой подкожного жира. Темная кровь текла тонкой струйкой, пульсируя при каждом его движении.

— Это не все. Стяни простыню с нога.

Кэт опустилась на колени и стянула простыню. И обнаружила под толстой повязкой рваную рану, изуродовавшую ему бедро.

— Один рана — мушкетный пуля. Другой — от сабля. Обе от испанца. — Он сплюнул. — Доктор убит, а из вся команда никто не может работать иголка. Ты зашей мне раны.

— Я… я не умею.

— Ничего. — В его голосе звякнул металл. — Если не шьешь, твоя мать умирать.

— Моя мать?

— Джейн Триджинна, разве нет? Ты на нее не похож, но она говорил, что твоя мать. Если не шьешь, она летит за борт. — Он дал Кэт время, чтобы ее как следует проняло. — А если я умру, вас обе выкинут в море.

Ей принесли иглу парусного мастера, толстую и грубую, а также нить, тоже толстую и тоже для ремонта парусов. Кэт велела слугам наточить иглу на бруске и, пока они занимались этим, распустила и отмотала некоторое количество шелковой нити от занавеси и ошпарила ее горячей водой.

— Принеси тот горшок, — велел раис, указывая на плоский стеклянный сосуд, закрытый тяжелой крышкой. — И открой его.

Она сняла сосуд с маленького столика, открыла его и нахмурилась:

— Мед?

Он кивнул:

— Положи в рана.

Несмотря ни на что, Кэт улыбнулась.

— Моя бабушка тоже так делала, когда мы в детстве получали ссадины и раны. Она говорила, что мед останавливает распад плоти.

Он чуть поднял бровь:

— Правда? Моя джедда, бабка, меня это научила. Мой джадди… дедушка, он имел это, как вы их зовете… з-з-з? -

Раненый помахал рукой в воздухе, изображая полет насекомого.