Я быстрым шагом пересекла зал. Едва подойдя к ней, я стала орать просто как фурия, слова очередями так и летели изо рта. Мне не было дела до ее перепуганного лица и дрожащих губ, не было дела до детей, быстро скучившихся вокруг нас, теперь ничто не могло меня остановить (и в последовавшие часы ничто из того, что я сказала, не вспоминалось, в памяти возникал только звук моей яростной тирады. Но со вчерашнего дня слова и образы всплывают, и с ними — стыд). Похоже, я выложила все полностью, ничего не упустив, все известные мне ругательства. А я, вообще-то, на словарный запас не жалуюсь. Под конец Элиана Вертело влепила мне пощечину. Тут я расслышала: «Ой, сейчас подерутся!»
Внезапно реальность вновь вступила в свои права. Все случившееся не приснилось мне и не померещилось: я только что сорвала урок Элианы Вертело и обругала ее при детях последними словами.
СЕСИЛЬ
Несколько недель назад я зашла в кабинет Уильяма. Не за чем-то конкретно. Каждое утро, когда все уходят, я обследую квартиру. Подбираю вещи, раскладываю по местам, поливаю цветы, проверяю, всели в порядке, все ли как положено. Я думаю, так поступают все неработающие женщины — ежедневно проходят свой маршрут, это способ очертить свою территорию, почувствовать, где проходит граница между миром внутренним, домашним, и внешним. И в то утро я, как обычно, совершала свой обход.
Я никогда не задерживаюсь надолго в кабинете Уильяма из-за застарелого запаха табака. Обычно я только раздвигаю там шторы и открываю окно, а потом в конце дня захожу снова и все закрываю. Уильям проводит у себя в кабинете большую часть вечера, и до этого дня я думала, что он читает прессу или что-то делает по работе. Но в то утро, едва войдя в кабинет, я обратила внимание на комок смятой бумаги в мусорной корзине. Не знаю почему. В мусорной корзине Уильяма часто валяются бумажки, так что у меня не было никаких причин наклоняться и подбирать эту, а потом разглаживать ее и читать. Однако именно так я сделала.
Текст был написан его рукой, на бланке компании. Над абзацами явно работали, в нескольких местах — правили, одни слова были заменены другими, и стрелка показывала, что фразу из середины надо переставить в конец. Это был черновик, но текст совсем не походил на доклады, которые Уильям писал по работе. И тогда я прочла его от начала до конца. На самом деле я несколько минут стояла столбом и все читала и перечитывала эти строки, пышущие ненавистью и агрессией, какой-то невероятной злобой; я не могла поверить, что Уильям способен писать такие вещи, это было невозможно, немыслимо. Зачем он переписал такую мерзость. Я попыталась включить его компьютер, я все цеплялась за мысль, что найду там этот текст в той или иной форме и что по неясной мне причине муж списал оттуда речи какого-то безумца. Но доступ к компьютеру был защищен паролем. Я вышла из кабинета с бумагой в руке, меня едва держали ноги. Я сходила к себе в комнату за ноутбуком и села на диван. Все движения я выполняла не думая, словно какая-то часть меня взяла на себя управление, а другая, наоборот, не желала докапываться до истины, чтобы и дальше жить в неведении. В строке поиска в гугле я ввела первые четыре фразы из текста Уильяма и нажала «enter». Появился текст полностью. Он был отформатирован, и все исправления, присутствовавшие в черновике, внесены. Текст был опубликован за подписью Вилмор75. Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что передо мной блог, который Уильям создал под псевдонимом и куда он регулярно выкладывает свои реакции, соображения, комментарии по поводу всего на свете.
Затем я ввела в строку поисковика этот псевдоним и получила десятки комментариев, десятки постов Вилмора на информационных сайтах и дискуссионных форумах. Комментарии были злобные, агрессивные, полные ненависти, непристойных деталей и ругательств, передергивания и провокаций, и они, похоже, снискали ему своеобразную славу в социальных сетях. Я просидела несколько часов за экраном как в ступоре, лихорадочно кликая страницу за страницей, несмотря на подступающую тошноту. Когда я закрыла ноутбук, у меня ныл затылок. На самом деле у меня все ныло.
Теперь я в состоянии описать эту сцену, то есть могу рассказать, как я обнаружила существование двойника Уильяма. Но сначала несколько дней для меня было невозможно вообще ни о чем говорить, потому что я не могла произнести некоторые слова.