Преданность. Год Обезьяны

Звали ее Кэмми, ехала она на “лексусе”. Я села на переднее сиденье. Заднее было уставлено коробками с надписью “Соленья” и еще несколькими с надписью “Эйвон”.

– А еще полный багажник стеклянных банок, – сказала Кэмми. – Это для одной приятельницы. Она держит органический ресторан. Я для нее солю и мариную все что пожелаете. Лук, помидоры, огурцы, молодую кукурузу. А она через ресторан продает. А еще пришел выгодный заказ на мои маринованные закуски – от заведения, где подают хот-доги для гурманов.

Кэмми любила быструю езду, что меня вполне устраивало. А еще она любила поговорить и, не делая пауз в разговоре, переключала радиостанции, а потом вдруг заводила параллельную беседу – с бестелесным голосом из динамика. В ушах у нее были крохотные наушники, второй ее телефон стоял на зарядке. Кэмми не умолкала ни на миг. Задав вопрос, сразу отвечала на него сама, исходя из своей точки зрения. Я редко вставляла хоть слово. Тоже безмолвствовала, но это было уже совсем другое безмолвие. Наконец я спросила, не слыхала ли она об обертках, которыми был завален пляж у пирса Оу-Би.

– Дело нешуточное! – сказала она. – Дико странно, вон в Редондо-Бич было то же самое, только не на пляже – вообще-то на задворках газового завода. Сотни оберток или даже тысячи. Бред какой-то, верно?

– Да, – сказала я, хотя мне не казалось, что это бред. Мне казалось, что это тактический ход.

– А о пропавших детях слыхали?

– Нет, – сказала я.

Ее телефон зазвонил, и она протараторила какую-то информацию про заказы, связанную, несомненно, с ее империей солений.

– Весь мир свихнулся, – продолжила она. – Прошлой весной я была в Квинсе, так у сестры кусты азалий расцвели на несколько недель раньше срока. А потом вдруг, ни с того ни с сего, ударили заморозки, и они все засохли. Вот что я вам скажу: если хоть что-то предвещает, можно ведь накрыть посадки брезентом, но все случилось в одну ночь. Столько мертвых цветов – у нее сердце разрывалось. А белки в Центральном парке – про белок слышали, нет? Было так тепло, что они вышли из спячки, прямо ошалели, а потом – бац – в апреле пошел снег: да еще и на Пасху. На Пасху – снег! Через десять дней их нашли рабочие – ну, те, которые мусор длинными кольями собирают. Десятки, бельчата и их мамочки, замерзли до смерти. Мир свихнулся, вот что я вам скажу. Весь мир свихнулся.

Кафе “WOW”, пирс Оу-Би

Кэмми высадила меня на Ньюпорт-авеню у пирса Оушен-бич, я дала ей пятьдесят долларов одной купюрой, и она, подмигнув мне, укатила. Я сняла номер в старом отеле “Сан-Висенте”, где десятки лет не менялось почти ничего, за исключением названия. Была рада заселиться в свой давнишний номер на третьем этаже. Когда-то я воображала, как буду под покровом безвестности жить в этом номере, сочинять детективные рассказы. Открыла окно, окинула взглядом длинный рыбацкий пирс с единственным кафе, и от этой картины нахлынула щемящая, желанная ностальгия. Было слегка ветрено, и шум волн, казалось, подкреплял зов дальних стран, скорее сюрреалистичных, чем реальных.

Я выполоскала грязную одежду в раковине, повесила сушиться в душе, потом, прихватив с собой куртку и вязаную шапку, прогулялась быстрым шагом по пляжу. Высматривая и вынюхивая, припомнила, что Кэмми так и не закончила свой рассказ о пропавших детях. В любом случае, никаких примет нашествия оберток не было – все, как всегда. Шла, ни на что не отвлекаясь, вдоль пирса, нацелившись на кафе “WOW”. Вдали виднелся пеликан, сидящий на обращенной к морю стене, на которой громадными голубыми буквами было написано “КАФЕ”. Еще одна картина, которая показалась мне блаженно-знакомой. Те, кто варит там кофе, накоротке с Богом. Их кофе – ниоткуда: его делают не из бобов Коны и не из бобов Коста-Рики, его привозят не с полей Аравийского полуострова. Это просто кофе.

В “WOW” было неожиданно много народу, и я присела в конце общего стола, где задавали тон двое мужчин – назвались они Хесусом и Эрнестом – и блондинка в стиле пинап, оставшаяся безымянной. Хесус был из Сантьяго. Определить, откуда родом Эрнест, мне не удавалось: может, мексиканец, а может, и русский; его глаза все время менялись, как кольцо-хамелеон, – то совершенно серые, то цвета шоколада.

Я невольно увлеклась их разговором о череде недавних чудовищных преступлений, но кое-какие ключевые детали подсказали мне, что на самом деле спор идет об убийствах в Сономе в “Части о преступлениях” – одной из книг шедевра Роберто Боланьо “2666”. Мол, это были реальные убийства или все они вымышленные? Зайдя в тупик, они выжидающе посмотрели на меня: так или иначе, я подслушивала уже несколько минут. Как-никак книгу я читала и перечитывала, вот и сказала им: убийства, скорее всего, реальные, а девушки, описанные Боланьо, символизировали реальных девушек, но не факт, что именно тех самых, убитых. Упомянула также, что, как мне говорили, Боланьо раздобыл у одного отставного полицейского дознавателя дела, касавшиеся нераскрытых убийств нескольких молоденьких девушек в Сономе.