Преданные богам(и) (СИ)

Бронец запрыгнул на Норова, сажая ее себе за спину, и крикнул Ганьке и Гармале, чтоб забирали Лиходея. Одолен уже неласково пришпоривал гарцующую Пеплицу.

Багулка стрельнула языком, пробуя обещание Бронца на искренность, и со звонким «иэх!» с оттягом опустила руки, словно с трудом с них что-то стряхивая. Половина неба, закрытая тучей, ослепительно сверкнула, озаряя нещадной белизной долину.

Среагировать Черве позволила лишь ее хваленая скорость и умение вначале делать, а затем думать. Глаза она зажмурить не успела, оттого ослепла на пару мгновений, но вот руки к ушам метнулись сами. Вовремя. Треск раздался оглушительный, сухой, деревянный, будто громадный топор расколол в щепки сотню поленьев разом.

Молния ударила прямиком в центр вражеского воинства. В воздух взвились крики и скулеж. Кто-то снова выстрелил, но ветер вновь отвел стрелы. Трава занялась огнем. В рядах бешеных образовалась проплешина с обугленными телами, куда Бронец тотчас галопом направил Норова. Со всех сторон раздался скрежет освобождаемых от ножен мечей.

– С-скорее! К козьей тропе! – поторопила Багулка, запрыгивая к Одолену на Пеплицу.

Черва перекинула ноги через круп Норова, садясь задом наперед, и с нечеловеческой скоростью принялась опустошать колчан в нападавших на них со спины.

– Кто-то должен сдерживать бешеных, чтоб они не ринулись следом за теми, кто отправится за ворожеем! – в глотке Гармалы пугающе клокотал волчий рык.

– Я за ворожеем! – тотчас вскинулась Черва.

Полнолуние требовало крови. А чернь неспроста называла ее мстительной сукой. Ганька, правящая Лиходеем, судорожно всхлипнула, и Черва смилостивилась.

– Охолонись, не стану я умерщвлять твоего Истинного, безликая! Попросту загоню в угол и полоню!

Одолен, наблюдая за мрачным, болезненным торжеством, проявляющемся на красивом лице, признавал, что с сестрицей у них слишком много общего. Не к добру.

– Одну не пущу! – коротко и очень весомо тут же отрубил Бронец. Обернулся на ходу, бросив тяжелый взгляд на шрам на щеке Червы, доставшийся ей от «женишка», и повел плечами. – Подсоблю его выследить!

Ганька хмуро оглядела «сладкую» парочку жестокосердных мстителей: гончей и ищейки. Их союз внушал опасения. Уж больно сильные, властные да горячечные оба. Коли князьями станут (а для эдаких альф это проще пареной репы!), не найдется на них управы. Да и кто знает, вдруг да дернется у них рука, и прибьют они младшего княжича Чернобурского ненароком?

– Я с вами! – скупо, без объяснений отозвался Гармала за ее спиной, и его рука на ее животе прижала ее к себе теснее.

На душе у Ганьки, как и всегда рядом со слепым волкодавом, мигом стало покойно. Опять он ради нее в полымя кидается. Проследит, что Цикута жив останется, а значит, и она.

– Скатертью дорожка! – Ганька и сама не поняла, пожелала она или послала, кидая поводья Лиходея в руки Черве, и спрыгнула на горящую землю. – А я останусь! Я всяко ворожею вред причинить не смогу, а супротив бешеных у меня найдется пара фокусов!

И ухватилась за висящую на шее деревянную старую свистульку.

Беда, конечно, у безликих без звериной чуйки на опасности. Но возразить и научить скомороха уму-разуму Черва не успела. Норов и Лиходей ступили на козью тропу и мир смазался.

Одолен осенил их вослед треуглуном и грубо натянул поводья Пеплицы, поднимая ее на дыбы и разворачивая лицом к врагам. Спешившись, встал рядом с Ганькой и дал волю ярившемуся ирбису. Хребет и лапы вытянулись и покрылись пятнистой черно-белой шерстью. Челюсть расширилась, становясь пастью, встопорщились чувствительные усы. Мир в кошачьем зрении стал серым и четким.

Багулка верхом на Пеплице понеслась вдоль восстанавливающих стройность рядов бешеных с мечами наголо. Из седельной сумы выдернула шнур-науз, такой же, как тот, коим йеленя заарканила на болотах. И лихо затянула его на шее первого попавшегося под руку бешеного. Тот, дернувшись, как вертепная кукла на ниточках, бросился рубить своих. А Багулка уже доставала следующий шнур.

– Заткните уши, сударь волхв! – посоветовала Ганька и со всей мочи дунула в вербную свистульку.

Сама она опять ничего не услышала, но бешеные вдруг, не разбирая дороги, давя своих же соратников, со всех ног метнулись прочь. Не дожидаясь, покуда в мозгах у них прояснится, и они снова кинутся в бой, Ганька стряхнула с плеч бессменный мешок. Выудила кистени, присосалась к бутыли с сивухой, плюнула ею на шипастые гири, взмахнула оружием, собирая с травы огонь и, раскрутив гири пламенными кругами, ринулась в погоню за врагами.

Одолен недобро прищурился ей во след, гадая, откуда у скомороха нашелся свисток Укротителей. И, смиренно готовясь к неминуемой расплате за зазорную волшбу, сжал кулак, обращая кровь в сердцах бешеных в лед.

Огнегорное княжество,

Одинокий острог

Они вылетели с козьей тропы перед крепостной стеной. Дозорные, вышагивающие с факелами наверху, прибытие чужаков проморгали. Хотя (ежели Цикута и им умудрился запудрить мозги), по-хорошему, должны были ожидать «врагов», буде они пробьются через полки бешеных. Вестимо, Бронец сметливо сошел с тропы загодя.