Преданный

Посол формой напоминал кеглю и был весьма упитан, хоть и представлял голодающую страну, где еду выдавали по карточкам, – это если, конечно, верить Le Monde и Le Figaro. С ним была женщина в аозае, судя по всему, жена, и двое детей-подростков, мальчик и девочка, мальчик – в плохо сидящем костюме, девочка – в аозае, как и мать. Члены Союза кинулись к ним, чтобы их поприветствовать и заодно отгородить от членов Содружества, которые кидали на них злобные взгляды и перешептывались. Я и его прикончу, сказал Бон, и ты в ответ одобрительно помычал. Кто ты такой, чтобы мешать исполниться мечтам и устремлениям другого человека?

Шоу уже начиналось, человек без лица так и не появился, и вы с Боном пошли в театр, где вас дожидалась Лоан.

Все нормально? – игнорируя тебя, спросила она Бона.

Все отлично, сказал Бон. Мы просто разглядывали публику.

Публика шуршала программками, лежавшими на коленях, переговаривалась, болтала и смеялась. Занавес еще не поднимали, но волнение нарастало, ведь твои соотечественники месяцами ждали прибытия «Фантазии». Недоволен был один Бон, зато ты вздохнул с облегчением – повод для этих чувств у вас, правда, был один на двоих, отсутствие человека без лица. Вам с ним, конечно, надо было быть умнее.

Не успели вы занять свои места, как позади вас кто-то сказал: ты посмотри на вон того мужика, и вы посмотрели на мужика, который шел по проходу между рядами справа от вас. На нем был непримечательный темно-синий костюм, обычный наряд чиновника из нищей страны, получающего официально нищенскую зарплату. Под его клочковатыми волосами просвечивал изрубцованный пергамент кожи, который частично прикрывала черная повязка. Бон резко втянул воздух, когда мужчина остановился у ряда, где сидел посол. Когда он свернул налево, чтобы пройти к своему креслу, весь театр увидел то, что до этого разглядел сидевший за вами зритель: вместо лица у него была маска с черными завязками на затылке. Маска с бровями, щеками и крупным – кстати, заметно не плоским – носом. Маска с губами и дырками для глаз, которые, возможно, были самую малость раскосыми или миндалевидными, но уж никак не узкими. Маска с непроницаемым выражением лица, какое могло быть и у азиата, но чья бесстрастная неподвижность могла оказаться и просто человеческой. Маска, которая была целиком и полностью, совершенно, безусловно белой.

Глава 20

Свет погас, публика зааплодировала, занавес разъехался в стороны, и лучи софитов высветили стоящую на сцене женщину – Лану, на чьем обтянутом красным кожаным комбинезоном теле не было заметно и следа того, что в него сначала вторгся, а затем оккупировал ребенок. Она держала в руках микрофон, которым, как джойстиком, управляла зрителями, тонувшими в звуках ее голоса. Ты сразу узнал песню – «Только для твоих глаз», из одноименного фильма о Джеймсе Бонде, который однажды вечером показывали в лагере беженцев на Галанге. Для чудом спасшихся беженцев фильм о Джеймсе Бонде действительно был спасением. Но для вас, иммигрантов, парижских беглецов и изгнанников, и для ваших родившихся во Франции детей эта песня имела особое значение: «Фантазия» предназначалась только для ваших глаз. Не только на вас глядели, но и вы теперь глядели в ответ, и ваш коллективный взгляд был устремлен на Лану, в чьем теле, пока она перекладывала откровенно банальный текст песни на ваш общий язык, воплотился весь Вьетнам. Однако, банальные или нет, эти слова говорили правду о любви, и о той, что поначалу вспыхивает между возлюбленными, словно спичка, и о дрожащем, шипящем пламени любви, которую испытывают друг к другу твои соотечественники, непростой и сложной, как и всякая настоящая любовь. В этом пламени вы видели не только свою красоту, но свое уродство, а Лана видела вас, всех вас, даже тебя на твоем дешевеньком месте, и когда она прокричала «Добрый вечер, Париж!», вы все восторженно взревели в ответ, и когда она воскликнула «Здравствуй, дорогой мой народ!», вы завыли, засвистели, захлопали и затопали, подчиняясь величайшей фантазии «Фантазии», согласно которой вы никогда не воевали друг с другом, даже если воюете до сих пор, потому что нет хуже войны, чем война гражданская. На миг вы позабыли реальность, а она, увы, такова, что сильнее всего вьетнамцев ненавидят другие вьетнамцы. Ужасная, конечно, трагедия, но давайте пока не будем об этом, ведь сегодняшний вечер посвящен «Фантазии», как всем вам напомнил следующий певец, вальяжно вышедший на сцену.

Это же Элвис! – взвизгнула Лоан, захлопав в ладоши.