Предатель Корзинкин. Гимн настоящей любви

Юра Корзинкин хотел в строительный институт, но после школы решил повременить. Брат все не ехал, а бабка совсем поплохела. Вставала редко и по вечерам Юра вытаскивал ее, завернутую в пестренькое ватное одеяло, во двор. Сажал на скамейку прямо напротив знаменитых фабричных закатов. Цвета лесной неяркой малины в окружении сине-темных нажористых облаков. Юра ссыпал в чашку каленые семки. Их добывали из свойских подсолнухов, росших в неприбранном огороде, и калили в тяжелой чугунной сковороде. Бабушка лущила крупные с жирной пленкой семки узловатыми смуглыми пальцами. Лушпайки – в мятое сапогом ведро, а чищенные белые семена в открытую ладонь Юры. Зубы как и надежды закончились у бабушки Маши еще при Ельцине. Всероссийском дриморуинере. Но вот, однажды, когда заканчивался истрепанный нежданным ветром сине-малиновый закат, Юра спросил.

– Ба. А если мне вот усы завести. Как у Лешки.

– Какие еще усы?

– Такие. Как у таракана.

– Иди ты. У Лешки красивые усы как у Боярского и Д»артаньяна. Сам ты, таракан.

– Правильно, баб.

Это грохнул рядом мужской и глубокий басок.

– Лешенька!

– Я, я, баб. Тихо. Погоди помирать. Там делать нечего.

– Тебе то откуда знать?

– Кому как не мне. Я прямиком оттуда.

Леха Корзинкин, по уличному Рокки, выпрямился и заслонил собой тающий под ветром закат. Широкоплечий. Усатый. С толпой крепких белых зубов. На сержантском парадном комке орден Мужества. Юра Корзинкин любил брата. Искренно любил. Примерно с неделю кочевал Рокки по Дзержинскому району. Осматривал достопримечательности. Чахлую ( не 90-е!) метадоновую грядку на Некрасова 10. Плечевой интернационал на 48 километре Киевского шоссе. Это пока позволяли боевые. Ну а в конце, пока не обеспамятел, кружил у самогонной скважины на Ленина 10, где живут цыгане Савельевы. Юра нашел его под забором начальника районо. Уж очень притягательные были там лопухи. С трудом Юра отцепил брата от худой и злой девки с коричневыми и прокуренными зубами. Юра тащил Леху из лопухового счастливого небытия, а худая и злая девка шипела под руку.

– Денег давай. Я че зря лежала.

– Отвали.

Девка не слушала.

– Пятихатка без НДС. По льготному тарифу.

– Бухло забирай. Сигареты.

– Это само собой. Расходные материалы.

– Ты проститутка или бухгалтер?

Юра запыхался. Сложил брата в коляску еще отцовского мотоцикла Урал и теперь оттаскивал неугомонную коричневозубую.

– Я гражданин Российской Федерации.

Что же…После такого заявления пришлось Юре шарить по карманам Лехи, чтобы отдать последние 200 рублей. Бумажками, копейками и газовой зажигалкой.

– Мало…– не уступала коричневозубая.

– Нет такого слова для гражданина. – сказал как отрезал Юра Корзинкин. Иногда даже Щекан бывал по-настоящему хорош. На следующее утро, не протрезвев, но все для себя решив, Леха Корзинкин вытащил из-под панцирной кровати свой воинский китель.

– Погнали, Юрок.

– Куда?

– Капитулировать…

Леха потащил брата в лес имени Ржавого Пионера. Растрепанный недолесок между Фабрикой №7 и дачным поселком. В руинах бывшего пионерского лагеря, под раскрошенной бетонной статуей озаренного мальчика с самолетом братья Корзинкины развели жаркий костер.

– Лихо ты, Леха. – сказал Юра. –Зачем?

– Думаешь незачем?

– Заслужил так и незачем. Это ж твое.

Леха сделал жадный глоток из пластиковой бутылки Охоты крепкой и бросил в костер свой сержантский защитный китель.

– Так вот, Юрок.

– Совсем там плохо было?

– По-разному. – задумался Леха.

–Людей убивал?

– Кто ж его знает… Не мое. Я на кулаках любого. Ты знаешь. А там…Ходишь, ходишь. Прилетело. Раз и не ходишь. Это что война?

– Ты че, Леха…Совсем уехал.– Юра оттолкнул брата. Ботинком вместе с красными искрами выбил из костра серебряную звезду на трехцветном ремешке.

– Брось, Юрок.

– Наградную книжку давай.

– А мне не надо.

– Потом скажещь. После первой пенсии.

– Ох, и нудятина ты, Юрок.

– Заслужил. Получай. – Юра Корзинкин положил теплую звезду в нагрудный карман. – Как иначе…

Леха передал брату переломанную пивную бутыль.

– Как хочешь. А я с чистого листа попробую.

И начал Леха Корзинкин пробовать. Пошел в гараж к Бегемотычу. Встал на покраску. Если умеешь, то работа денежная. А Леха умел. И главное… На глаза Лехе попалась Люба. Пока младший Корзинкин покорно и тихо жил себе в первой половине 19 столетия, до отмены крепостного права. Томился чувством неземным. Ходил на поклон к священной березе и стоял там под прибитой криво табличкой: «Щебень. Песок. Бетон. 2-47-47». В наикруглейшую с недисциплинированными волосами голову лезло всякое и непотребное: «…Люба, Люба люблю тебя у дуба, а также у березы. Несу тебе мимозы. Чтобы…Да как же он не видит…А че ему видеть, если ты не говоришь ничего. Да причем здесь это? Что я могу, если она сама? А Леха… Ведь для него это игра совсем. Или не игра?…Где же? Почти два, а раньше никогда не опаздывала». Навстречу Юре Корзинкину шли Леха и Люба.

– Здорово, Юрок. Чего делаешь?