Предатель Корзинкин. Гимн настоящей любви

– Фиксирую, Роман Петрович. – толстая сестра-хозяйка в белоснежном колпаке держала перед собой телефон в розовом с искрой ушастом чехле. Горбовский остановился. Трогательно улыбнулся.

– Что же…Не перед человеками склоняюсь, но перед ним одним. Иди, брат.

Юра зашел в палату, а доктор Ким тотчас же закрыл за ним дверь. Люба смотрела на мужа и молчала. Ее родные, большие серые с рыжинкой глаза копили прозрачные горькие слезы. Юра поставил на тумбочку пакет из «Пятерочки». С мандаринами и соком. Осторожно присел на краешек высокой больнично койки.

– Это ты? – спросила Люба. Голос у нее был совсем тонкий и больной. Хуже чем слезные дорожки на исхудалых щеках.

– Нет…Я запретил. Как ты хотела. Доктор Ким сам. Никого не спрашивал.

– А мастер?

– В суд подал…Не плачь, Люба, пожалуйста.

– Как теперь жить будем?

– Будем.

– Я нечистая теперь…Не воскресну. Почему ты не запретил ему? Почему?

Люба обессилено упала на подушку, закрыла глаза и зарыдала. Хотела вырвать руку, но Корзинкин не позволил. Держал крепко….

… В яблоневом саду был вечер. Холодный. Холодный. Юра Корзинкин искал спасения. Горбовский искал карачун карачуныч.

– Что же? – сказал Горбовский –Мы старались.

– Мы его засудим. Этого Кима.

– Это конечно. – согласился Горбовский. – Но теперь. Ты понимаешь, брат. Люба не наша. Ей нужно уйти.

– А я? Дети?

Горбовский с чувством обнял Юру. Прижал к себе. Захлюпал носом и отпустил. Чтобы Корзинкин точно увидел его неподдельную грусть.

– Вы наша семья.

– Детям нужна мать. Так нельзя. Она человек.

– Люба умнее и честнее нас с тобой, брат. Она не сможет с этим жить.

– Сможет.

– Господь так решил.

– Его дело.

– Нельзя так говорить, брат.

– А ему можно? – спросил Корзинкин. – Тебе можно?

Юра Корзинкин не стал ждать ответа. Повернулся и пошел прочь. Горбовский выпустил из себя все свои нити. В вечернем сером воздухе сам превратился в черного паука.

– Ты будешь здесь предателем, но и там ты предатель.

Юра Корзинкин замахал руками. Освобождался от липкой паутины.

– О детях подумай.– шипел Горбовский.– Лишаешь их спасения. Предатель. Иуда.

– Ты так решил. Не я. – сказал Корзинкин и швырнул паутину прямо в лицо бывшего мастера.

КОНЕЦ,

.