Предатель Корзинкин. Гимн настоящей любви

Брат, ладно, но как изменилась Люба. Юра не верил своим глазам. Вся она лучилась. Скромная ее красота стала торжеством чистоты и нежности. Появился легкий, вроде бы неуклюжий, но такой заливистый, колокольчатый смех Настоящая, бесспорная королева шла рядом со старшим юриным братом. Даже скромное платьице из «нибожемой» превратилось в роскошный со шлейфом и бриллиантами «огогосподи!» Сначала Юра Корзинкин стыдился сам себя, но потом ничего. Как-то подутихло. Не терзался сомнениями, когда подсматривал за первыми объятиями и первыми вырванными поцелуями. Следовал тенью и ничего не стеснялся. Он видел как изменилось, переливалось многими цветами это трагическое для него сближение. Видел на пике, видел и тогда, когда оно входило в пике. Боясь глубоко вздохнуть, чтобы себя не выдать, Юра Корзинкин лежал в густой траве, а видел процарапанное самолетами перезрелое июльское небо и слышал совсем рядом, внизу, за поваленным выгнившим тополиным стволом.

– Леша. Лешенька. Не надо…

И сжималось острой болью сердце бедного Щекана.

– Ну ты чего…Люб? Если хочешь…У меня в ЗАГСе тетка работает. В миг распишемся.

– Надо благословление просить.

– С батькой твоим я поговорю.

–Надо чтобы Виктор Владимирович одобрил.

– Горбовский? А этот здесь причем…Слушай, мне ваша религия побоку…

– Надо чтобы мастер благословил.

– Мастер? Конечно, мастер. Его из ментовки поперли, а он все равно терпил разводит. Сюда слушай, Люб. С твоим отцом-матерью я поговорю. Это по-нашему. А Горбовский?. Тока пусть вякнет. Я этого апостола на кардан накручу. Хорошо-плохо своей головой будем жить. Ясно? Что смотришь?

– Ой, Леша.

– Нравится?

– Красивые какие.

– Проба. 750. Изумруды натуральные.

« Это он у бабки. Из шкатулки потащил» – догадался Юра – « Мамины. Все. Теперь точно все». Но, не смотря на то, что он услышал, на следующий день Юра Корзинкин безропотно встал на свой бессменный пост. Любы не было. Не пришла она и завтра. Примерно через неделю Леха избил Горбовского при всем честном народе, у входа в гараж Бегемотыча. С чего все началось, Юра не видел. От его березы, вход в гараж, асфальтовый пятачок, был виден плохо. Крики и шум такие необычные для сонного фабричного полдня, извлекли Юру из его убежища, лелеемого исторической амнезией и придуманными воспоминаниями, 1857 года. Юра сильно размышлял над словом коварница в его новой, по горячим следам, сбацанной поэме. Поэтому на асфальтовом пятачке он оказался тогда, когда почти все закончилось. Леха стоял над поверженным Горбовским. Вяло отмахивался от отца Любы Федора. Горбовский с трудом встал на колени. Из рассеченной брови лилась кровь, но Горбовский улыбался. Смиренно, но твердо. Леха наклонился. Схватил Горбовского за шею.

– Башку снесу твою божью, мусор. Если Любу не отдашь. Отойди. Дядь Федь.

– Прекрати, Федор. Так нельзя.

– А так можно. – Не отпуская Горбовского, Леха повернулся к Федору Бомбезнову.

– Ты отец или мимо проходил?

– Я отец, а мастер благословить должен.

– Не я брат Федор. – мягко говорил Горбовский. Втолковывал неразумному.

– Все Господь управит. Он скажет. Я передам.

– Вот ты сука. Отдай Любу, последний раз тебе говорю.

Горбовский положил руку на запястье лехиной руки, державшей его за шею. Пробовал Леху на «карачун карачуныча».

– Нет на земле такой силы, чтобы удержать ее. Как и тебя. Приходи. Мы ждем тебя, брат.

С отвращением швырнул Леха Горбовского на землю.

– Фу! Жаба!

Леха сплюнул в сторону.

– Дядь Федь. Ты хоть в себя приди. Ты ж в Афгане был.

– Мы все одна семья, Алексей.

– Какая семья. Че ты мне лепишь. Семья. Этот урод из вас деньги…Жизнь тянет.

– Нет такого, Леша. Мы сами.

–Дебилы. – сказал кротко и кратко Леха Корзинкин своему младшему брату.

– Пойдем, Леш. – попросил Юра. – Заявят…

– Куда им. На Горбовский…– Леха вытащил из кармана мятые деньги и бросил на асфальт.

– Гляди и правда. Чудо. Твоими молитвами с неба упали.

Юра Корзинкин шел за братом, когда почувствовал неодолимое желание обернуться. Словно тонкие, но крепкие паучьи нити опутали его плечи и руки. Пытаясь вырваться, преодолеть внезапное затруднение, сделал пару шагов вперед. Остановился. Юра увидел асфальтовый пятачок между колоннами из лысых покрышек. Бомбезнов помогал Горбовскому подняться. Горбовский похлопал Федора по плечу, немного придержал, чтобы тот не наступил на скомканные бумажки и поймал глаза Юры. В них он увидел растерянность, а значит надежду. Вечером трое Корзинкиных сидели на своей родовой лавочке. Привычный был закат и знакомые семки. Но только один из них знал, что такого больше не повторится.

– А я сразу Юрке говорила.

– Юрка здесь причем, ба? – Леха курил и заботливо гнал ладонью сигаретный дым в сторону от бабушки.

– И что вы в ней все нашли. – бабушка слушала только себя.

– Дохлая. Ноги, как макароны. Чуркаши.

– Ба! – одновременно воскликнули братья Корзинкины.

– Отец Никодим говорит: молитвы читайте и просветляйте, а тогда исцеляйте… А я думаю вилы – лучший витамин.

– Видал, Юрок.– рассмеялся Леха- Бабка у нас терминатор.