Предатель Корзинкин. Гимн настоящей любви

– Пойдем баинькать, терминатор. – Юра отнес, закутанную в одеяло бабушку в дом. Вернулся. Леха курил и молчал. Вытащил из-под лавки армейскую флягу.

– Будешь?

– Нет.

Леха глотнул из фляжки.

– Не. Как хотите, а Любу я им не отдам. Что?

– Не знаю, Леш. Как тут дальше быть.

– Горбовский мутит. Если опять на пути встанет. Кончу тварь милосердную или спалю…

– Ты можешь.

Леха внимательно посмотрел на брата.

– Я могу. –сказал Леха и высадил из фляжки почти все ее содержимое.

Судил Леху дядя Вася Волынцов. Корзинкины знали его с детства. Жил дядя Вася рядом. Через два дома. Но это почти ничего не значило. Улики железные. Конфликт с Горбовским был? Был! Баню спалили на участке Горбовского? Спалили. Пустую канистру у Бегемотыча нашли. Так себе, конечно, песня. Но в общую копилку куда как хорошо укладывается. А напоследок вот это.

– Свидетель Корзинкин – судья Волынцов задавал вопросы и разгадывал сканворд одновременно. Юра как-то не мог взять в толк, что этот сурового вида мужчина в мантии, это тот же самый дядя Вася в семейных пламенеющих трусах и резиновых сапогах,, подправляющий теплицу в своем аккуратном геометрическом огороде.

– Вы слышали, как обвиняемый говорил о том, что собирается…– Волынцов сдвинул в сторону сканворд и сверился с материалами дела. – Спалить Горбовского?

Запомнил Юра Корзинкин родного брата правильно. Таким как надо. Сильным и смелым. Что ему была эта клетка с решетками и два пузатых милиционера с автоматами на боках. И еще одно понял Юра. Никогда у него не получится. Чтобы не сложилось, чего бы не вышло, а через себя не перепрыгнешь. То, что внутри заложено от рождения, не обманешь.

– Свидетель Корзинкин, вы поняли вопрос?

–Понял дядя Ва…Товарищ судья.

– Тогда почему молчите?

– А я не молчу. Чего мне молчать. – громко сказал Юра. – Было такое. Врать я не буду.

Юра глаза не прятал и ничего не слышал. Хотя гул в маленькой судейской зале поднялся сильный. Вспоминал теплые и правильные слова Мастера.

– По-другому разве бывает, Юра. Только по-божьему.

За поджог Лехе дали трешку. Судья Волынцов никогда не бесчинствовал. Назад на Фабрику №7 Леха не вернулся. Через год Юра похоронил бабку, хотя та его кроме как Иудой не называла. А с Любой они хорошо жили. Трое детей. Бабкин дом у райсовета выкупил. Перестроил. Лавочку снес и забор поставил капитальный. Наглухо. Чтобы свой мир по чужим не расплескать. Пролетели 15 лет так, как Юра Корзинкин представить не мог в самом сладком и цветном сне. Ровно и гладко. Ведь счастье – это возможность идти по цветущей и плодородной долине, а не ползти, срываясь, в хмурую и мрачную гору, пытаясь зачем-то коснуться неба. Оно холодное и мокрое. Это небо. Ни лалов ни яхонтов. Азот, углерод, чуток кислорода. Не из чего огород городить и город огородить. Юра Корзинкин завел себе пиджак как у тестя. Седой, с редким и волчьим волосом. Начал верить мастеру Горбовскому, а через него и всему остальному. Ни о чем Юра Корзинкин не жалел. Рядом была Люба. Та самая, ради которой, Юра Корзинкин, пожертвовав всем окрестным, стал самим собой. После их первой несмелой ночи Люба прижалась щекой к его плечу.

– Спасибо тебе, Юра.

– Да так-то не за что. – Корзинкин был самокритичен и от своего не отказывался.

– Невпопад отстрелялся. Но ты не думай. Я научусь. Я быстро учусь.

– Что? – Люба недоуменно посмотрела на Корзинкина, а потом лицо ее прояснилось, и она улыбнулась.

– Я не про это, милый. Спасибо тебе. С Лешей я бы погибла.

– Ты его любишь?

– Любила до смерти. Теперь не важно. Главное, что ты меня любишь.

– Люблю.

– Хорошо. И жить мы с тобой будем Юра. Хо-ро-шо.

– По-разному может быть.

– Нет. – сказала тихо, но очень громко Люба. – Так мастер сказал. А я его люблю и верю. И ты люби. И ты верь.

Ни разу не пришлось Юре Корзинкину раскаяться в том, что он сделал. До этого последнего случая. Когда оказался в больничном саду, между яблоневых деревьев, в истрепанных, забытых на ботинках, синих бахилах. У окна, на втором этаже, его ждал Горбовский. Мастер с документом и печатью. Его ждал доктор Ким. Вдребезги русский кореец. Иногда и лишь местами покорный внешним обстоятельствам. Если душа-гармошка позволит. Но все теперь не важно. В реанимационной палате ждала его Люба. Его смысл. Его жизнь. Ее ввели в искусственную кому. В крови не хватало железа. Понизился гемоглобин. Сатурация какая-то ниже 80, а значит, нужна новая кровь. Если бы Люба была в сознании, без сомнения, Корзинкин подчинился бы. Но теперь все зависело от него, и Юра Корзинкин решился…

…Вслед за Юрой хотел пролезть Горбовский, но доктор Ким распластался в дверях реанимационной палаты и уступать не собирался.

– Только ближайшие родственники. А вы кто?

– Она моя сестра…Духовная.

– Документ покажите. Где эта дурость есть с подписью и печатью органа государственной власти?

– Я подал на вас в суд. И если вы думаете, что судья Волынцов…

– Вася как надо рассудит. А ну назад. Маргарита Семеновна, вы фиксируете?