— Люди в Форпосте Ара, — напомнил я, — ожидают увидеть ее на колу. Если ее там не будет, то я не думаю, что мы уйдем очень далеко. Когда мы покинем эту платформу, они должны думать, что мы выполнили свою работу. Потом нам останется только найти укромное место, чтобы я мог избавиться от маски, а тебе можно будет остаться в этих тряпках и вуаль.
— Нет! — упрямо замотала головой Клодия.
— Это наша единственная надежда на спасение, — объяснил я, — Ты сдашься косианцам, а я, возможно, сумею смешаться с ними.
— Вы — храбрый мужчина, — сказала она. — Я восхищаюсь вами. Вы были суровы со мной. Вы были добры ко мне. Вы рискнули многим ради меня. Да, я хочу сбежать отсюда. Я понимаю ваши доводы. Но если на колу должно быть чье-то тело, то пусть это будет мое тело. Это я а не она виновна в измене. Так что именно я, а не она должна быть казнена.
— Но, Ты — свободная женщина, — заметил я. — А она всего лишь рабыня.
— Но Вы-то прекрасно знаете, — усмехнулась она, — что на самом деле, она не больше, если не меньше рабыня, чем я. Уж я-то, пока мы были в камере, дала вам достаточно доказательств, что самая подходящая судьба для меня, это посвятить себя самоотверженной любви и служению мужчинам!
— Ты жалеешь ее, потому что Ты сама не лучше рабыни, — заметил я.
— Я пожалела бы ее, если бы она была свободной женщиной, — призналась женщина, — и я жалею ее теперь еще больше, потому что знаю, что она — рабыня.
— Это потому, что Ты сама — рабыня, — пожал я плечами.
— Возможно, — всхлипнула она. — Я не знаю.
Хорошо, что на мне была маска, и она не видела, как я улыбнулся. Рабыни, как известно, куда более склонны к любви и состраданию, чем свободные женщины. Вероятно, все дело в том, что они — гораздо больше женщины, чем их свободные сестры.
— Тем не менее, мы должны подвесить ее на колу, — сказал я, в шутку.
Внезапно Леди Клодия бросалась вперед, прикрыв рабыню своим телам, словно в попытке защитить ее от меня. Признаться, это был трогательный жест, правда, и немного глупый. При желании, мне ничего не стоило отбросить ее на дюжину футов, или, аккуратным тычком в солнечное сплетение, немедленно сделать ее беспомощной и мечтающей только об одном, пропихнуть в себя глоток воздуха. В случае необходимости я мог просто связать ее, наглядно продемонстрировав бессмысленность сопротивления.
— Ты готова защищать ее даже ценой своей жизни, не так ли? — осведомился я.
— Да! — крикнула она сквозь слезы.
— Даже, несмотря на то, что она — возможно, твой самый заклятый враг? — уточнил я.
— Это не имеет никакого значения, — всхлипнула Клодия.
— В тебе невероятно глубокие чувства и эмоции, — заметил я. — Уверен, Ты могла бы стать превосходной рабыней.
Женщина озадаченно уставилась на меня. Ее вуаль была мокрой от слез.
— Ну, мы должны подвесить эту рабыню на колу, — объявил я, снимая с себя пояс с ножнами.
— Так Вы шутили, — внезапно поняла она. — Вы же совершенно не собирались сажать ее на кол!
— А я и не говорил, что собираюсь сажать на кол, — усмехнулся я, — я сказал, что ее надо подвесить на колу. И она будет именно висеть там.
Вытащив меч из ножен, я затолкнул ножны, между веревками и спиной рабыни, и затем воткнул острие стержня глубоко в ножны. Это, конечно, не принесло ножнам пользы, сильно раздув их, но, в конце концов, напомнил я себе, я за эти ножны не уплатил, ни одного своего собственного тарска. Затем, проткнув кончиком ножа дополнительное отверстие в ремне, я обернул его вокруг тонкой талии рабыни и застегнул пряжку, немного, подсунув ремень под плотно намотанные веревки, чтобы его не было заметно издали. Теперь кол был в ножнах, а ножны удерживались на теле девушки у нее за спиной веревками и поясом, не давая ей соскользнуть ниже. Таким образом, из города должно казаться, что предательница посажена на кол. По крайней мере, я на это надеялся. Но в конечном итоге, чтобы видеть, что это не так, надо было бы подняться на эту платформу. Конечно, при этом не будет видно крови, но, с другой стороны, ее и не должно быть много, в конце концов, при таком способе казни, кол сам запечатывает рану.
— Вы пощадили ее! — облегченно вздохнула Леди Клодия.
— В последнее время, — усмехнулся я, — я заметил, что она изо всех сил старалась быть приятной.
Прежняя Леди Публия дрожала, понимая, как легко ей удалось отделаться.