Предатели Мира

— Нет, — сказала я, вспоминая свою давнюю, позыбытую за месяцы и события, холодную злость от пропажи Лапарси да Ринна. И необходимости общаться с чудовищем в кресле директора да Растана. Улыбнулась. Если б я знала, что это мой будущий муж. Я бы памятник да Ринну поставила.

— Когда ты спросила у меня, что происходит, — засмеялся Карун, — И чем таким секретным занимался Парси.

Я вспомнила и захихикала.

— Я подумал, что эта добрая любознательная растяпа непременно попадёт в беду, если я не научу её осторожности. Причём, в отличие от многих других людей, попадёт совершенно незаслуженно, а только из желания сделать всем добро!

— И тогда ты принудил меня к совершенно чуждой мне деятельности..? — коварно уточнила я.

— Мне все равно нужно было кого-то использовать. А тебе так нравилось играть в тайного агента, что ты напрочь забывала не только про страх перед Комитетом, но и даже про элементарное уважение ко мне, — хохотнул он.

— Тебя послушать, выходит какой-то большой пятилетний ребёнок.

Меня обняли и снова поцеловали в ухо.

— Санда. Ты и есть ребёнок. В своё время я даже удивился, узнав, сколько тебе на самом деле лет.

— Не старше пятнадцати, — решила я, — Итак, ты совратил малолетнюю.

Ну, не то, чтоб совратил, улыбнулась я в темноте, но — однозначно — морально и религиозно растлил! Ибо кто затянул меня на борт риннолёта? Кто слил мне секретную информацию? Кто уговаривал меня сбежать в Горы, принять саму себя и всё такое? Если уж на то пошло, кто первый начал целоваться — а также начал во второй, в третий и во все прочие разы тоже, а также научил меня всему тому, о чём прилично воспитанные девицы и думать не умеют? Боги, если подумать, так ещё кто из нас двоих больший хулиган и раздолбай..?!

— На самом деле, это была счастливая случайность, когда я набрался наглости тебя поцеловать, — вдруг признался Карун, — Сама понимаешь, при ином раскладе мы бы никогда не переступили границ. — Неожиданно я с потрясающей остротой вспомнила, чем закончился тот «поцелуй», и у меня сладко свело в животе.

— У нас и впрямь Неделя Радости проходит без дела, — решительно сказала я, — А то вот убьют нас, и так и не начнём радоваться по-настоящему…

Засмеявшись, он обнял меня и начал целовать. Как тогда. И, поверьте, с тем же эффектом.

Это было неописуемо хорошо, как будто я вернулась домой. По-моему, мы оба плакали. А потом случилась какая-то необыкновенная вещь. Я уснула на руках у Каруна, как ребёнок — запрокинув голову и раскрыв рот. Я больше не могла быть сильной и самостоятельной. Не круглосуточно… Пусть на несколько часов ночи — но я позволила себе отпустить штурвал. И, наверное, это была самая счастливая ночь в моей жизни…

Глава четырнадцатая

Ещё несколько дней мы шли, пока не падали без сил.

На следующую ночь мы зарылись глубоко в скопление кустарника, а там, в зарослях, нашлась небольшая полянка — как раз для двух скорчившихся людей. Снаружи нас было не видно, зато мы смогли хоть как-то контролировать ситуацию, покажись кто-то чужой. Костра решили всё-таки не разводить. Усевшись рядом, мы попытались спать, но холодная ночь немедленно вступила в свои права.

— Карун. Ты простудишься…

— Делать нечего.

— Я сейчас разденусь и залезу к тебе под куртку. Всё равно я собой воздух грею.

— Я не выдержу, — хихикнул Карун после паузы.

— Вот же напугал.

Торопливо смахнув с себя свитер, я пробралась под его одежду, а Карун вынул руки из рукавов. Обнявшись, мы начали походить на какое-то двуголовое и четвероногое неуклюжее чудовище. И всё-таки мы тут же уснули. Карун прижимал меня к себе левой рукой, а в правой так и сжимал пистолет. Несколько раз просыпаясь, я ощущала, как тёплое от наших тел дуло «треккеда» прижимается к моему животу. Но я закрывала глаза и снова погружалась в сон…

Утром Карун учинил надо мной первый сеанс семейного насилия и мужского произвола. Он скормил мне всю еду, отложенную на этот раз. Все попытки более честного (с моей точки зрения) дележа были императивно отклонены — я уж призабыла, какой опасной сволочью он может быть. Пока я возмущалась, Карун донёс до моего сведения, что взрослый человек без вреда для жизни может провести без пищи не менее четырёх недель — а вот если я ослабею и потеряю Дар, то уж не ворОны ли меня на Остров вознесут? «С жизнью — ерунда вопрос, а вот как насчёт здоровья? — ядовито осведомилась я, — потому что если ты ослабеешь, то тащить тебя на себе я вряд ли смогу». В ответ этот невыносимый человек коротко зарычал (наверное, чтоб скрыть бурчание в животе, сказала я вслед) и двинулся через кусты.

Я покинула заросли с яростным желанием его побить (хотя не очень представляла, как), но Карун ограничился примирительным:

— Рыжая, не спорь. Ты сама знаешь, что так правильно.

— Это неправильно!

— Спечёшь мне пирожок, когда будет где.