Предатели Мира

Он всё равно был трупом. Профессиональным и человеческим. Прошло бы немало времени, прежде чем (после стрельбы в «Башне», попранного устава и, особенно, непонятных историй в Горах) его допустили бы к полноценной жизни — да и стоило бы это ему чего-то серьёзного. Например, самоличной расправы над Рыжей. Притом четвёртого отдела избежать бы всё равно не удалось. Как вариант — его бы переломали свои, контрразведка, и ещё, конечно, неизвестно, что хуже. В общем, ему следовало принять такой расклад — или действительно прыгать из окна. Но он — больше не верил. Не так, чтоб принять любую судьбу из рук Комитета. Нельзя убивать или умирать за идею, которая ползёт по всем швам.

Отчаянная попытка Санды остановить его на самом деле спасла их обоих. Он смог всё обдумать и сыграть на крохотном, не шире волоса, шансе. Он сказал, что ничего не помнит.

Он клялся и дал Слово, и знал, что будет хранить его. И только перед лицом совершенно однозначной гибели — своей и её — он решил, что отступать уже некуда. По его понятиям, в сложившейся ситуации его «отставка» уже никак не могла повлиять на паритет сил в противостоянии между Миром и бризами. Итак, это не станет предательством Слова. Этого он допустить не мог. Он убеждал себя, что никого и ничто не предаёт — потому что всё остальное в Мире стало слишком неправильным, чтобы делать вид, что это не так. Он запутался в хитросплетениях религиозных табу и логики.

И он приказал себе выжить и всё изменить — хотя уже было, наверное, слишком поздно. Проштрафифшихся спецоперу расстреливают. Это даже курсанты знали. Слишком опасно держать живым офицера относительно низкого ранга, обладающего допуском на уровне второго комиссара. Его легче уничтожить, чем сдержать, если он вдруг, хотя бы мельком, неблагонадёжен. Но он всё обдумал и сделал шаг. И запретил себе даже на миг поднимать с самой большой глубины мысли о Санде да Кун. Это означало убить и её тоже.

Да, она похожа на аллонга — но, если третий отдел хоть что-то заподозрит, есть способы доказать её расовую принадлежность. И тогда всё будет очень плохо.

Его живот на миг скрутило, но он заставил себя снова, холодно и спокойно, рассмотреть этот, самый плохой, расклад. Если информация с допроса бездомного мулата Тайка будет изъята уже сегодня вечером, и если кто-то, страдающий бессонницей, надумает прослушать её ночью, то имя Санды может быть услышано и проанализировано, а там уже для реакции по цепочке достаточно получаса, и их обоих задержат. Он зАмер, затем провернул пусковой ключ обратно и неспешно вернулся в здание.

Коридоры были уже пусты. Шоколадная уборщица деловито елозила тряпкой по плинтусам, последние работяги внутренних дел гасили свет в кабинетах. Мимо проковылял секретарь шефа, держа под локтем папку и выуживая из кармана ключи. Он поднялся на второй этаж и постучал костяшкой пальца в стеклянную перегородку.

— Добрый тебе вечер.

Дежурный секретного блока поднял на него удивлённые холодные глаза.

— Здравствуй.

— Скажи мне такую вещь, — деловито и сухо сказал он, опираясь локтями о стойку, — Я смогу завтра пересмотреть запись с моего кабинета? Само собой, через заявку, но меня факт интересует.

Обычно следователи свои записи получали просто по звонку, но ему всё приходится делать через задницу. Плохо быть изгоем.

…Но всяко лучше, чем быть живым трупом…

— А что случилось? — осторожно уточнил дежурный.

— Мысль осенила, — туманно ответил он, — хочу перепроверить. Так вот, успею или нет?

Скорчив еле уловимую, но всё же подозрительную мину, дежурный сверился с каким-то мятым листком в журнале. Он не смог удержаться от того, чтобы поверх руки дежурного не изучить глазами часть документа. Ещё бы. График визитов ищеек четвертого… По его личному поводу. Вот бы почитать…

— Не выйдет, — решил дежурный, — Пока дашь заявку, они уже приедут.

Коллега глядел на него прохладно, но всё-таки в его глазах читалось нечто вроде облегчения — мол, хвала Богам, не у него такие проблемы. Сопляков набрал да Лорро. Хоть бы врага в нём увидел, а? он же под следствием. Ему же не доверяют даже свои собственные допросы переслушать. Так нет же, дежурный зад свой трясёт…

Он пожал плечами.

— Вдруг же успею. До обеда они не будут?

— Могут.

— Ладно, — «решил» он, — я всё-таки попробую.

Не попрощавшись, он вышел из тамбура секретного, сверля глазами ступеньки. Только завтра после обеда. Это ещё ничего не значит… вариант с ночным арестом нельзя сбрасывать со счетов.

Он вернулся на стоянку, сел в мобиль и неспешно завёл двигатель. Выехал на улицу и так же спокойно двинулся по городским магистралям. Кафе работает допоздна, но хоть бы шоколадный лентяй не закрылся раньше — тогда ищи его в закоулках хупарских районов. А он ещё и время потерял — на визиты в секретный…

Мобиль проехал вдоль Ранголеры, мимо парка, и свернул на улицу Пин. Не останавливаясь, миновал большое семиэтажное здание, окруженное садиком, и припарковался за сквером на противоположной стороне.

…То самое здание. Та самая улица.