Предатели семи морей (СИ)

— Может отдохнем, — аки чеширский кот улыбнулся паренек, мечта всех местных девушек и не только. — Отдохнем, да? Мы ведь толком и не начали, — покоритель с мольбой посмотрел на своего главного помощника, но ассасин даже не посмотрел в его сторону, только Вирсавию удостоил своим вниманием. Та, естественно, губки надула, ладони молитвенно сложила — Джафар сдержался от посыла. Не любил он такое поведение от соратниц. Но решил-таки отложить работу на завтра.

— Мы вас оставим, — он переглянулся с Хинахохо и поспешил на выход.

— А сладости кому? — возмутилась синеглазая, уложив голову на плечо так горячо любимого «брата».

— Приятного аппетита, — напоследок бросил Хинахохо, выходя вслед за мальчишкой. Девушка переглянулась с Вивиан, та понимающе улыбнулась, а глаза загорелись дьявольским огнем. Она разлила чай, поставила чайник, забрала лишние чашки и сладости, принесенные зря, что немного досадило Вирсавии, но сама же виновата. Девушка улыбнулась, отдала мелкие распоряжения на завтра и отправила подругу веселиться.

Несмотря на то, что есть стулья, они всё же уселись на горячо любимую Джафаром подушку, так как та была и большой, и мягкой, идеальной во всех смыслах слова. Бедный Синдбад выслушивал первые минуты, как они оказались в кабинете, оды любви этой самой подушке. Ну, вот такой большой секрет пока небольшого человека. А Син, всё ещё подобный коту, обнимал Вирсавию. Ему было очень важно чувствовать родное тепло, родную душу рядом, после такого долго и изнурительного путешествия. Он не знал, как сильно изменилась Вирсавия, даже после того, как они встретились первый раз в порту. Не было времени поговорить — отговорка прошлого. И он очень жалел, потому что боялся, что в его отсутствие с ней случится что-то плохое. Сейчас он мог слышать, как бьется её сердце, и успокоиться, потому что волноваться не о чем. Сейчас в его объятиях находился самый дорогой и близкий человек. Синдбад был несказанно рад чувствовать взаимность, радость и любовь Вирсавии. Его, конечно, огорчало, что любовь не в том виде, в каком хотелось. Но он точно не позволит кому-либо другому занять сокровенное место любимого в девичьем сердце. И всё же он отпрянул, позволив девушке сесть прямо, но сжал ладонь левой руки своей и не отпускал.

— Не очень хорошо получилось с моей стороны, даже не расспросил тебя, как прошло обучение у госпожи Сциллы, — его рука потянулась к шакер-лукуму, так как он намеревался съесть его весь — любимая сладость. А вот Вирсавия не спеша довольствовалась рахат-лукумом* — её любимчик. На слова Синдбада девушка никак не отреагировала, но вот в душе настоящий ураган радости, который прекратился из-за туч сомнений насчёт Сина.

— Ну… — «сестра» главы кампании не знала с чего начать. — Я усовершенствовала навыки владения мечом, стала лучше понимать аристократов, — быстро начала перечислять она, чтобы Син не посмел негодовать насчёт её желания владеть мечом, — теперь, когда надо, мои манеры на высшем уровне, и я, оказывается, могу располагать людей к себе! — уже похвасталась. И хорошо, от одного раза ничего с ней не станет, не на весь же белый свет. — И по мелочи: петь там, танцевать, ну по мелочи, — добавила и зачем-то повторилась, а после вновь набила рот лукумом, отчего сравнилась с хомяком.

— У кого тут подозрительно большие щёчки, — свободной рукой Син потянул Вирсавию за щеку, удостоившись злющего взора красавицы.

— Фин, не фефмно, — всё ещё не отказывая старым привычкам, пригрозила она. Прожевав и съев свои сладости, которым не довелось стать её спасением, она продолжила угрожать: — Вот умру и подавлюсь, тогда ой как плохо придется, но поздно будет! — кривляясь, важничала девушка, а Син усмехался да тихо смеялся.

— А ты ничего не напутала? — якобы недоумевал он. — Как же ты это умрешь и только потом подавишься?! А ну-ка наклонись, я настолько устал, что не заметил, как ты и напиться успела, — Вирсавия недовольно забурчала про то, как Син нагло её раскусил, но подалась вперёд. Случилось так, что они столкнулись лбами, и это само по себе больно, но вот они привыкли. Вирсавия сделала выдох, и Син тут же нахмурился, скривился, но не отпрянул.

— Не думал, что от сладостей пьянеют, — Синдбад как великий наблюдатель заметил сей чудесный факт и возмутился: — Больше никакого сладкого! — заявил он, смотря в синие и поистине бездонные глаза. Ему даже показалось, что он пьян, ибо видеть в обычных глаз множество звёзд и человеческие чувства, чему-то устрашаясь, было необъяснимо глупо. Сейчас же он приметил обиду и намерение напакостить.

— Только посмей, блудный сын! Не прощу! — возмутилась Вирсавия, надув щёки.

— Простишь, ещё как простишь, ради тебя стараюсь же, — как говорится, знай меру. Так что Синдбад отпрянул, но снова заключил её в объятия. Потому что ему как никогда раньше требовалась её поддержка. Синдбад знал, что он единственный в своём роде, и что-то скребло на душе, да только парень не признавал этих сомнений. Он не мог признать своих слабостей, поэтому, как бы сильно ни прозвучало, просто «брал своё».