Предчувствие

Лишь когда ливень с новой силой ударит в окна, Петр наконец сумеет вырваться из охватившего его кошмара. Кривые потоки, бегущие вниз по стеклу, покажутся расходящимися трещинами. Сквозь скважины в окне, почти уже превратившемся в зеркало, он станет смотреть на последние просветы между облаками, на их карминовые брызги. Чуть позже несколько вспышек заката найдут укрытие в автомобильных фарах, их тусклость заставит поэта вспомнить высверки сигаретных огоньков, и все же всплески полусвета немного проявят исчезнувшие кромки сколотых курганов, неясные силуэты, напоминающие о жизни за пределами ночного дюкера. Иногда они и вправду будут въезжать в длинные туннели, в мрачные штольни, там грохот колес покажется еще более тугим, как и сумрачные формы уплотняющейся ночи. Наконец выключат весь свет внутри поезда, шерстящаяся мгла доберется и сюда. Возвращаться назад придется в мутном полумраке, лампы погаснут даже в коридорах, лишь дежурный свет тамбурных ночников будет немного освещать дорогу, отбрасывая синеватый цвет на полуспящие лица, в тусклом свечении лампадок они покажутся мертвыми. Впрочем, кое-где еще продолжит шуршать тлеющая, мнимая болтовня. Прощупывая взглядом мглу, боясь споткнуться и провалиться в жидкую пустошь между вагонами, в гул пахнущих сажей рельсов, в дребезг металлических предметов, он из последних сил вцепится в стены и зависнет над дрожащей бездной. Вглядитесь, как напряжены жилы на его руках!

И вот как раз в этот момент поезд выедет на побережье, рельсы побегут по самой кромке, а смешанные с дождем черные волны заплещутся прямо под ногами и понесутся по длинным коридорам в бесконечной, упрямой тряске. Да какой там состав, когда кругом уже сплошные фоки, гроты, форштевни и квартердеки! Впрочем, сейчас и они почем зря затрещат, угрожая рассыпаться в щепки. Да, фрегат едва не перевернется на могучих волнах. На наших глазах произойдет нешуточная катастрофа! Океан накроет тьма, хотя никого, конечно, не удовлетворит это банальное определение – столь мрачной беспросветности отнюдь не помешает другое, куда более зловещее имя, однако сами посудите, разве найдется теперь время подыскивать его, но, так или иначе, отчаянно треплемые ветром обрывки парусов и раздираемые ужасом гримасы моряков уже не будут видны. О нет! Каждый следующий шаг опасен! Отламывающиеся фальшборты на все сто оправдают свое название для бедолаг, которые попытаются ухватиться за эти горе-ограждения и тут же канут за ними в кипящую пену. О несчастные! При вспышке молний станет различима и сорванная со стены карта, скомканные параллели и меридианы полетят туда же, в жидкую соленую геенну вслед за смятым в половую тряпку флагом. И вдруг Петр обнаружит себя стоящим на капитанском мостике. Какая насмешка судьбы! Однако он, до сих пор ни разу не выходивший в море, не растеряется и тут же гаркнет в темноту: «Дай ход! Курс на зюйд-ост!» Выплатим должное его отваге, но разве станет кто-нибудь прислушиваться к слову самозванца? Нечего и думать об этом. Только в детских книжках юнгам подвластны парусники. Не пройдет и минуты, как трухлявый мостик обрушится, и Петра смоет за борт[9], прямо в клочья ночной воды, а штурман лишь разведет руками: мол, обычное дело, океан, что ж тут поделаешь, зато вот грязную палубу вода хорошо отдраит. Надтреснутый голос будет вмиг заглушен повторяющимся, настигающим, странным плеском – словно по команде множества репетиров невидимые колокола и тимпаны примутся отбивать причудливый ритм. Мысли начнут поскальзываться. Внезапно Петр вспомнит об исконном значении слова «тамбур», и хлопанье дверей, скрежетание тросов, грохот колес покажутся ему похожими на звяканье бубнов. Рухнув в зловещее забытье, он продолжит слышать нескончаемый барабанный бой и вопли шаманов, размахивающих абордажными крючьями. Эта ночь никогда не закончится.

Эпизод шестой, мы наполним его всевозможными странностями