Предчувствие

Итак, каково же это – внезапно оказаться в давно чаемом сновидении? Непривычная, пляшущая архитектура, не похожая на свои фотоизображения, причудливо высокие здания, отражающиеся в лужах вперемешку с облаками; мигающие огни, шум моторов и гудков; дамы в красных и белых юбках, жующие что-то на ходу; вышмыгивающие из каждого закоулка автомобили – порой настолько огромные, что способы их втискивания в узкие арки и проезды останутся совершенно неясными. Вот же он – заветный миг, нескончаемый праздник! Заманивающие, затягивающие события! Разнузданность оглушительной музыки! Фонтаны воображаемого шампанского! Фанфары! Душеспасительная отрада! Нет, вам, отпетым циникам, не понять чувств Петра. Перед ним раскинется не город, а огромный мешок, из которого готовы ежеминутно сыпаться новые подарки! Упиваясь хлещущим через край ликованием, пьяный от удачи, Петр нырнет в самую бурю эмоций, удивительно напоминающих банальности, которыми в литературе принято передавать веселое расположение духа. Но скорее, скорее в подземку! Первым делом нужно добраться до новой комнаты, смыть с себя затхлость поезда, остатки прежней жизни! (Да, здесь не надо экономить на восклицаниях!)

Метро неприятно удивит духотищей, способной дать фору плацкарту. Клокочущее кипение людей, эскалаторов и поездов превратит воздух в нечто вроде смолистой мглы. Если попытаться подобрать более точное сравнение, то, наверное, можно провести аналогию с застоявшимся банным дымом (скажем, из незакрытой печной дверцы, это вполне оправдает метафору). Сложно передать ужас от рыка проносящихся поездов, осязаемую до самых пяток боязнь, что тебя вытолкнут с платформы прямо под железные колеса. Но вот раскроются адские двери, и вся масса ринется прямо в брюхо металлическому чудовищу. Пихаясь, прижимая к груди портфели и сумки, словно опасаясь грабежа, каждый из участников безобразной давки будет усердно работать локтями и стараться обогнать другого в эстафете сжатия тел, кружащихся, как разноцветное белье в барабане стиральной машины. В толкотне Петра приподнимут на несколько вершков от земли, но удушье помешает насладиться полетом. В какой-то момент вся масса тел вытянется и спрессуется настолько, что прекратит колыхания. Стоящая толпа покажется зловещей сломанной машиной. Пытаясь разглядеть схему метро, чтобы понять, на какой станции ему нужно сделать пересадку, Петр заметит в руках одного из соседей смятое, как комок пластилина, лицо. Таким отчаянным образом низкорослый бедняга попытается сохранить свои глаза, лоб, нос, рот, щеки, а также уши, но по несчастливому стечению обстоятельств уже через секунду выронит злосчастный сверток. Под стоптанными каблуками гримаса сморщится еще больше, а вскоре, разорвавшись на куски, маска печального клоуна навсегда исчезнет. Одним словом, метро покажется по-настоящему опасным для жизни. Почему горожане готовы добровольно спускаться в эту преисподнюю? Странный, варварский ритуал.

Но жизнь над зловещим подземельем будет невозмутимо продолжаться. О дожде напомнят только стремительно высыхающие лужи, в которых искривленные ноги покажутся еще более торопливыми, чем вне их; зажужжат газонокосилки, заскрипят коляски, загремят крышки мусорных баков. Ему опять захочется бесцельно бродить по бесконечным улицам, и эти прогулки, представлявшиеся такими пустыми, такими унылыми в родном городке, обретут здесь таинственный смысл, начнут вселять силу, одухотворять. Что ж, так и будет фланировать по дворам и переулкам, быстрым или – чаще – медленным шагом. Петр решит, что сами улицы преданы движению: номера домов выпадут на отшлифованный шинами асфальт или зависнут в воздухе, перемешиваясь в стремительном танце, обрушиваясь в свист и гудение водосточных труб, копируя их гулкую кривизну, их хохот. Все будет похоже на высокоэкранный фильм, и Петр, несмотря на нелюбовь к кинематографическому жанру, найдет это сходство любопытным. Спасение! Эйфория!! Триумф!!!