Предчувствие

Наконец, переждав беготню, Петр выйдет наружу, уверенно ступит на перрон, словно одним шагом перемахнет через целую жизнь. Странное чувство долгожданного возвращения туда, где ни при каких обстоятельствах нельзя оказаться. Медленно (здесь потребуется размеренность – нет, он точно не станет встречать реальность в нелепой суете) устремится навстречу обтянутым моросью кварталам. Вернее, сперва окажется внутри необъятного железнодорожного храма с зарешеченным куполом. В сгустке теней. Раздающийся из репродукторов речитатив начнет ударяться о стены и витрины, множиться в отражениях, менять тембр, обрастая новой каменно-стекольной резкостью. Каждая фраза будет оставлять длинный, дребезжащий трен, и резкое эхо обернется грозной тарабарщиной. Тут же – стук каблуков, похожий на щелчки кастаньет, еще какие-то шарканья, топот: наслаивающиеся друг на друга ритмы, с причудливыми форшлагами, с постоянной сменой темпа, затихающие и возобновляющиеся. Сколь восхитительный шум поднимет этот город! Десятки путей, отбывающие и являющиеся поезда, неистовые мигания табло, марширующие служители. Светящиеся экраны, распахивающиеся, как ворота постоялых дворов (откровенно неудачное сравнение, но что поделаешь, не всегда мы горазды попадать в яблочко). Плакаты, улыбки, крики торговцев, бороды, чемоданы, зонтики, шляпки, гниющие под ногами фрукты, обрывки газет, иной сплющенный сапогами мусор, старухи, дети, распростертые руки, хлопья голубиного помета, аромат горячих булочек, дребезжание кассовых аппаратов, взрывы смеха, вопли, хватит.

Внезапно – неприметный островок тишины в столкновениях разнородных звуков: крики стихнут, останется только шум дождя. Захочется закрыть глаза и заново выстроить всю оркестровку. Сперва (едва заметно поворачивая одну из воображаемых ручек громкости) прибавить к водяному шелесту шарканье подошв, затем (новые звуковые дорожки) скрип чемоданных колес, голоса, грохот вагонов, и наконец все детали звукового лабиринта снова будут собраны. Их цветистый перезвон, их блаженный вой, их пение, их мешень (пусть в тексте останется это слово, поверите или нет, но Петр помыслит именно его). Он как будто прикоснется к этим звукам, свесится в их кишащую густоту. Теперь уже точно захочется стать одной из волн, попасть в ритм мглистых людских потоков. Почувствует какое-то странное сладострастие к шевелениям города, это чувство сорвет с места, как танец, как война, как обретенная вера (никаких преувеличений). Даже жестокий дождь вызовет чувство восторга. Побежит вместе с торопящимися фигурами, а те сразу примут его в свою трепетную оргию, посчитают родным незнакомцем. Да, станет частью грандиозного балета, одним из беспечных танцоров, вращающихся в головокружительном, непристойном забвении.

Погодите, но не та ли это (только помноженная на сто) горячечная беготня, отрицавшаяся им всего эпизода три назад? Увы, не найдется паузы, чтобы задуматься о таком. Завороженность толпой, и только. Простите юношу! Попробуйте поставить себя на его место! Долгожданный разрыв любых связей, внезапное счастье быть во всех смыслах чужим, видеть сотни незнакомых лиц. Только большой город способен одарить этим. Но удивительно, здесь же – среди неимоверной сумятицы – застывшие, спящие люди: подложив под головы сумки, они распластаются прямо на каменном полу, словно сраженные какой-то загадочной хворью. Перешагнув через худые изогнутые тела, Петр направится к выходу из стеклянного зала. Какой напор! Какое волнение! Какая стремительность мысли! Какой полет!

Каменный лес поплывет в нескончаемом ливне. Холодные брызги в лицо (кружевные разводы на очках); вытянутые переливчатые отражения, расплющенными струями вылетающие из-под шин прямо в физиономии зазевавшихся прохожих (как довершение издевательства – музыка, грохочущая из-за непроницаемых стекол уносящихся джипов); беспощадно широкие тротуары, лязг трамваев, горбатые нищенки, гримасы троллейбусов; журчащие, текучие тени; снова торговцы, тут и там пропагандирующие какие-то ненужные вещи; семечная шелуха, выпадающая на мостовую из рук и ртов; шушуканья влюбленных парочек; дребезг трамваев (опять и опять); чулки, кепки, трепыхания афиш, дымящийся утренний кофе; множащиеся кольца, расходящиеся от падающих в лужи капель; подвижная, сверкающая свобода в самом центре городской мельницы. Он переждет дождь неподалеку, за чашкой чая в одном из привокзальных кафе. За соседним столом будет завтракать семья, отправляющаяся в отпуск. Толстый отец, усталая мать, двое детей. Дети будут весьма довольны круассанами. Петр представит, как через несколько дней этот мальчишка будет в плавках с маской в руках бежать к волнам, как его сестра будет кричать, что не надо брызгаться, как мать сделает строгое лицо, как потом все они возьмут напрокат велосипеды, катамараны – ну что там еще можно представить в отпусках, как дети будут клянчить новые сладости, как муж с женой немного подремонтируют разладившуюся любовь. Какая-то внезапная, неуместная радость за них.