Предчувствие

– На публике гений появится только через пять лет и уже в новом амплуа. На этот раз Агапов попробует свои силы в пантомиме. Да, многогранность его таланта поистине поразительна! Литература, как и живопись, совсем перестанет его увлекать. Лишь достигнув довольно-таки почтенного возраста, Александр наконец осознает главное противоречие несценических форм: обращенные к людям, они обрекают творца на одиночество. Момент истины настанет, когда однажды Агапов увидит на улице пантомиму бродячего клоуна. Александру вдруг станет ясно, какой малости недостает этим глупым кривляньям: философии. Да, Агапов войдет в историю не только как великий математик, художник, литератор и спортсмен-теоретик, но прежде всего как буффон, обратившийся в своих выступлениях к онтологической проблематике. Обыватели же, далекие от философских тонкостей, запомнят его просто как удивительного мима, на лице которого никогда не проскользнет даже печальная улыбка. Вот так вот: стареющий клоун ни разу не улыбнется.

– Лучшие сцены мира откроют свои двери для онтологической пантомимы. Выступления Агапова станут анализировать известные искусствоведы и философы. Особую роль в его представлениях будет играть геометрия перемещений по сцене, что сделает их предметом интереса математиков и гимнастов. Он поднимет клоунаду на новую ступень, его постановкам будут рукоплескать миллионы! И вот наконец Александр задумает свой opus magnum: двенадцатичасовой моноспектакль Rivelazione по библейским сюжетам, для премьеры которого в самом центре Рима выстроят новый театр – знаменитый Agape, превращенный сегодня в музей великого философа и артиста.

– Но, увы, премьера так и не состоится. Безжалостный рок решит по-своему. Прогуливаясь по Виа дель Корсо, достойнейший сын века окажется насмерть сбит дорогостоящей машиной, по роковому совпадению управляемой в доску пьяным соотечественником гения по фамилии Огапов. Поклонники Агапова едва не линчуют мерзавца, пытаясь вырвать его из рук карабинеров, а затем только блестящий адвокат спасет подонка от пожизненного тюремного заключения – Огапов отделается лишь тридцатью восемью годами за решеткой. Впрочем, точная судьба преступника неизвестна; возможно, он все еще в каталажке.

– А у могилы великого Александра Агапова на кладбище Тестаччо никогда не будут увядать цветы. Почитатели его таланта уставят все надгробие репродукциями картин, книжными переплетами, спортивными символами, объемными геометрическими фигурами и, конечно, изображениями своего кумира…

К этому моменту мальчишка давно исчезнет в толпе, а Петр и лучистая Грета, утомившись от игры в энциклопедистов, наконец сменят тему.

– Вам известно имя самого популярного столичного поэта?

– Наверное, нет.

– Иннокентий Сумской-Галыцко.

– Ах да. Но неужели это не псевдоним?

– В том-то и дело, что нет!

– С таким именем необязательно писать стихи.

– Достаточно раз в полгода давать интервью?

– Вполне. Даже этого слишком много.

– И тем не менее в ближайшем «Трансверлибре» будет его подборка.

– Под каким заголовком?

– «Радость шулера».

– Не так уж плохо! А он славянофил или западник?

– Хороший, своевременный вопрос, надо будет задаться им при случае.

– Странно, что он все еще не освоен журналистами!

– Но почти ничего еще не освоено!

– Вы правы.

Да, приблизительно так они будут изъясняться. Касаясь самых банальных тем, станут подчиняться беззвучным, изменчивым правилам, сохранять неразглашаемую тайну, связывающую переливы их флиртующей, колдовской речи, продолжающей, впрочем, литься так, словно тайна все еще до конца не известна им самим. Так оно и будет.

– О чем поговорим теперь?

– Говорить? Нет, я стану просто смотреть – на ветер, на вспышки ваших волос.

– Уже двадцать.

– Лет?!

– Да нет же, часов.

– Зато у нас в запасе бесконечное количество секунд. Разве не радостно?

– Последний неразрешимый вопрос: откуда должна прийти и куда снова уйдет радость?

– Откуда – это предстоит выяснить, а вот с тем, куда она уйдет, нет никаких сложностей. Тут все предельно ясно: к шулеру, конечно.

Потом, смеющиеся, они окажутся в ее квартире. Недолгая прогулка по комнатам (их две, и обе крохотные). Стеклянная стена. Молчащая Грета остановится перед ней, как перед зеркалом, чтобы расчесать волосы, вплести в них полумрак, дыхание и тишину. Он будет смотреть ей в лицо. Да, не сговариваясь, они встанут по обе стороны от широкого, безукоризненно бесцветного стекла. Как два канатоходца, идущие навстречу по тонкой проволоке. Наконец их лица почти коснутся друг друга. Чтобы убедиться в том, что это именно лица, а не отражения, молоточки пальцев разобьют прозрачную поверхность. Больших усилий не потребуется. Сначала, словно морозный узор, тонкую стенку рассекут серебряные паутинки. Потом между их телами сверкнет молния. Трещины начнут разбегаться в разные стороны, и наконец тысячи осколков обрушатся к ногам опасными алмазами. Вдруг она окажется так близко, что можно будет вдохнуть ее запах.