Предчувствие

– И все-таки дурманящий сон окажется развеян ошеломляющей новостью. Картины Александра, написанные им еще в период обучения в академии и по большей части раздаренные индифферентным однокурсницам, внезапно удостоятся невероятно высокой оценки знаменитых художников и искусствоведов. Вскоре о его геометрических образах начнут кричать на каждом углу! «Ага, Агапов!» – пресса будет пестреть подобными вислоухими заголовками. Сперва заговорят о таинственной смеси метасупрематизма, постсюрреализма и возрождения живописи Возрождения, а потом и об открытии нового стиля. Агапов узнает собственную работу на обложке известного журнала и вспомнит о юношеском призвании. Куанг согласится, что ему нужно вернуться к живописи, ведь тогда он станет первым знаменитым художником-мунистом!

– Итак, Агапов выйдет из тени. Его появление вызовет эффект разорвавшейся пломбы, попрошу прощения, бомбы, и в мире искусства это будет сопоставимо с чем-то вроде (поверьте, никаких преувеличений!) явлений Христа ученикам после воскресения. Увлечение мунизмом вызовет живой интерес журналистов, но сам художник уже через полгода заметит очевидные противоречия между своей радикальной живописью и топорными сектантскими догматами (это не говоря о недвусмысленном желании мунистов пополнить свои карманы за счет агаповских полотен). Короткий период погружения в спиритизм он объявит роковой ошибкой, нанесшей несомненный вред его художественной концепции. Он попытается убедить кроткую Куанг бросить сектантскую дребедень ради подлинного просветления, но пассия останется непреклонна. И тогда Александр примет непростое, но единственно верное решение: расстаться с любимой ради дела всей жизни. В этот год он напишет свои лучшие картины, насыщенные религиозными смыслами, но освобожденные от тяготящих догм. Это «Картонный триоктаэдр», «Сферические пуговицы Иакова», «Пыланье алефа», «Стереометрия теннисной ракетки» и, конечно же, самое масштабное его полотно – «Число π в образе радуги».

– Но все же муки расставания с Куанг окажутся невыносимы, и эти работы, украшающие сегодня лучшие музеи мира, станут последними из написанных им (теперь за дело возьмутся эпигоны). Сложно поверить, однако Агапов снова исчезнет. На этот раз на целых девять лет. Поползут слухи о его смерти. Все, что сумеем мы разузнать об этом периоде его жизни, – это жалкие крохи, не спекающиеся в сдобную лепешку. Но достоверно известно, что он откроет в лесах Брянской области школу для крестьянских детей. Внедряя новаторские методы обучения, он попробует совместить математический уклон образования с физкультурным. Ребятишки будут осваивать теоремы Лобачевского, не отрываясь от подтягиваний на турнике и прыжков через козла. Изрядно поднатаскав учеников в области точных и гимнастических наук, Агапов все же не сумеет удержать авторитет у деревенских жителей – этому помешают чрезмерная строгость и частое рукоприкладство в отношении ни в чем не повинных девчонок и пацанов. А поскольку бить детей – это все же прерогатива родителей, а не репетиторов, дело кончится тем, что Александра выгонят из поселка с угрозами посадить на вилы учительствующего говнюка (то бишь не постесняются назвать вещи своими именами).

– С этого дня он будет инкогнито жить в Бернских Альпах, а последующий период его жизни (шутка ли – речь о пятидесятилетии) окажется весьма плодотворным в литературном отношении: пять романов, десятки пьес, сотни стихотворений, ряд геометрических трактатов и великолепный самоучитель по игре в херлинг. Некоторые произведения он подпишет именем Леонарда Старосельского (ах, сколько интерпретаций вызовет этот странный псевдоним, так тонко сочетающий революционность и аристократизм), и на этот раз издатели будут буквально драться за право опубликовать его тексты, а крохотный сборник «Скарб», когда-то изданный за свой счет, окажется переведен на десятки языков!

– Итак, снова феноменальная популярность, но на этот раз никаких интервью: абсолютная тайна и затворничество. Всех шпиков он ловко обведет вокруг пальца, и даже те соратники, кому Агапов будет безгранично доверять, никогда не узнают адреса его горной хижины (писатель намеренно станет назначать встречи только в отдаленных от своего места жительства отелях и ресторанах). А редкие альпийские соседи даже не заподозрят, рядом с чьим домом будут ветшать их хибарки.