Предчувствие

Ты жив? (Это вопрос Альмы.) Так ли это важно? (Это вопрос Петра.) Какое сейчас время года? (Это вопрос Альмы.) Похоже, у этого времени нет года. Он все никак не наступит. И мы по-прежнему у самого его кануна. (Это ответ Петра.) Необязательно, вдруг это безвременный год. Они просто не смогут встретиться – год и время. Вот и все. (Это предположение Альмы.) Или же этому году нужно не одно, а несколько времен. Триста шестьдесят пять, например. Или лишь сто. (Это предположение Петра.) Сейчас просто будет ночь. Просто молчание. Просто неслышный звон. Он вот-вот прикоснется к изогнутым крышам. (Скажет Альма.) Нет, это крыши потянутся к нему, уронив свои неуклюжие, обделенные архитектурной нежностью водосточные трубы. (Скажет Петр, прикоснувшись к ее волосам.) Водосточные трупы – так правильнее. (Улыбнется Альма.) Нет-нет, не нужно этого. (Петр.) Да, ты прав. (Альма.) Сбежим отсюда. (Предложит Петр.) Но за нами наверняка погонятся разъяренные водостоки. (Возразит Альма.) Как пушки, наполненные дождем. (Скажет Петр.) Их прозрачные залпы. (Скажет Альма.) Их звенящая пустота. (Скажет Петр.) Их гибель. (Скажет Альма.) Не станем пугаться кровоточащих крыш. (Скажет Петр.) Ни в коем случае. (Подтвердит Альма.) Крыши должны защищать нас только от дождя или же от всего неба? (Спросит Петр.) От ночного звона. (Ответит Альма.) Но ночь обязательно оставит следы, на которые мы наткнемся днем. (Возразит Петр.) Тогда и шелк превратится в свинец. (Успокоит его Альма.) Нам нужно замереть, чтобы не испортить молчание этой секунды. (Успеет сказать Петр.) Они помолчат еще шестнадцать или семнадцать минут. (Да, мы все еще способны шутить, только не вздумайте смеяться.) Наконец она произнесет: Как будто мысли опять намерены покинуть меня и, наверное, уже не вернутся. Петр спросит: А что останется на их месте? Альма попытается ответить: Ничего. Не смогу узнать. Сложно сказать. По-моему, завтрашний день будет все дальше удаляться от нас, а не приближаться. Как невыразимая, неясная истина.

Эпизод четырнадцатый, который предоставит все шансы захлебнуться в океане литературной жизни

Нетрудно распознать удивительную ходульность в том, что, тасуя персонажей, мы готовы посвятить каждому из них не более одной главы, а чаще и того меньше. Пожалуй, надо бы как-то обосновать этот курьез, но как? Допустим, что именно таково сердцебиение второй части, робко предложим связать его с ритмом столичной жизни (что ж, хоть какое-то объяснение). К тому же теперь, когда самое время завершать ее, решительно поздно все переменять, того и гляди выйдет еще менее убедительно. Так что лучше не станем обещать, что нам в принципе удастся начать этот роман. Возможно, мы ограничимся лишь развернутым вступлением. Почему бы и нет? Это тоже немало. И все же признаемся: да, это странно, что мы намерены уделять внимание самым незначительным деталям, но при этом, словно подгоняемые в спину ветром, не способны сбавить свой галоп. Что же из этого получится? Странное собрание частностей, записанных застрявшим в первой части книги пассажиром, пытающимся различить пейзажи за окном несущегося невесть куда поезда? Или все же что-то другое? Какой срезающий, безжалостный вопрос! Да разве сможем мы ответить? Отделаемся еще одной отговоркой про столичную суету (вдруг при повторении она обретет убедительность?). Но посудите сами: если событий сначала нет совсем, а потом сразу слишком много, иначе, наверное, и быть не сможет. Прибавьте сюда еще нашу несносную манеру постоянно забегать вперед – тут ведь даже если не суетиться, а всего-навсего заползáть, так ведь все равно придется волей-неволей опережать время.