Предчувствие

День за днем нужно будет выносить все это. Слова, скапливающиеся в говорящих лужах, как пена, как грязь, ежесекундно выскальзывающая за пределы щек. Впервые он задумается о том, что речь жителей безымянного городка, несмотря на предельно ограниченный круг тем, более отчетлива, более выразительна и интересна в языковом смысле, чем болтовня столичных утопленников. Петр начнет думать, что одно претерпевание обменяно на другое, что обе точки почти равносильно далеки от чаемого, ненастающего начала, а если разница и обнаружится, то едва ли найдутся основания считать ее сколь-либо существенной. Что же, пора признать правоту школьного учителя? Согласиться с доводами Ксоврели? Какой жестокий миг! Какое отчаянье… Но нет, похоже, вам еще неизвестно истинное упрямство нашего героя! Этот мечтатель кое на что способен! Мы еще увидим, на какие жертвы ему придется пойти, какие поступки не совершать! А пока он останется в Столице. Что-то откроется в этой тягучей скуке, что-то прежде неизвестное. Чем выше поднимутся башни, тем чаще начнут возникать архинелогичные мысли об их крушении, представления о том, как эти постройки будут выглядеть в виде руин. Или они уже руины? Изобилие вещей и событий, уравнивающее все в беспредельной неважности, притупляющее восприятие; расширение возможностей, порождающее дезориентацию; неограниченная городская свобода сталкивающихся потоков, внезапно обнаруживающая все признаки школьного принуждения, оборачивающаяся тотальной слежкой (дело будет, конечно, не только в развешанных на каждом углу камерах, проникших повсюду экранах, всевозможных паролях, кодах и шифрах, не дающих даже иллюзии защиты), – вся эта текучесть заставит замкнуться на чем-то ранее не осознанном и пока еще не сформулированном, но явно противостоящем коммуникации. Да, он впервые испытает то чувство, которое мы подробно опишем в будущем. Однако не станем забегать вперед[34], сперва нужно посетить еще один бал.

Итак, ему позвонит Грета. Поверите ли, перевернутых читателем страниц еще не так уж много, а Петр почти успеет ее забыть. Авторы, не спешите! Неужели нельзя подождать хотя бы до начала следующей части?! Увы, у событий своя логика, свои темпы. Во взгляде Греты что-то надломится, едва слышно хрустнет. Лишь только они перешагнут барьер обязательной вежливости, как сразу же что-то между ними порвется. Должно быть, дело в том, что ей станет скучен их язык или она почувствует, как за игрой словами покажется нечто совсем другое – пугающее и неясное. Довольно этого ребячества, процедит она сквозь свои пока еще не потерявшие блеска зубки. И у Петра возникнет странное, невычеркиваемое, какое-то детское чувство состоявшейся измены. Ее или его собственной? Словно все предыдущее пристальное вглядывание в ее лицо прояснится теперь как слепота. Грета превратится в крохотную фигурку, сливающуюся с другими человечками на палубе речного трамвайчика; покачиваясь на волнах, кораблик будет все сильнее растворяться в синем тумане. Да, вы правы, как раз после этого он начнет проводить все больше времени с Альмой.

А звонок Греты лишь напомнит о премиальной церемонии. Шакуршинов таки умудрится пропихнуть пресловутый выпуск «Гуманитарной прагматики» в одну из номинаций, и у Петра, как у автора этого номера, появится шанс посетить торжество. Почему он согласится пойти? Из любопытства? Вряд ли, к этому моменту его внимание к писательским мероприятиям порядком ослабнет. Из неумения отказывать? Тоже нет – многие из его суждений уже успеют зарекомендовать себя как излишне категоричные. Из-за остатков симпатии к Грете? Никоим образом. Она и сама уже в полной мере ощутит свою ненужность (не забывайте, что безразличие – наиболее действенный ответ на издевки). Неужели из желания еще глубже исследовать мерзость и скуку? Должно быть. Хотя и эта догадка окажется лишена чего-то важного.