В один из таких вот почти солнечных деньков наш герой примется фланировать мимо обшарпанных построек. Путешествовать изо дня в день, почти как слепой, в тихом непокое. Кружить вокруг темных зданий, словно расставляя знаки препинания в пробелах между ними. Полы пальто будут развеваться на ветру, делая его похожим на несуразную, непостижимую птицу. К этому времени Петра начнут увлекать только едва слышные, искрящиеся звуки и тревожная городская тишина. Внезапные острова молчания в самом сердце грохота, что-то вроде невыговоренных мыслей. Едва слышные, но различимые как раз благодаря постоянному гулу – не вычеркиваемые из городской жизни рельефы звучания. Эхо сирен и далеких криков, воспоминания о них раз за разом будут кружиться в бессмысленном, колдовском вихре. Он заблудится или, вернее, подпустит город вплотную к себе. Потрепанные, серо-коричневые, путающиеся друг с другом безлюдные улочки, заполненные отсутствием шума; нагромождения крыш, похожие на обложки беспорядочно сваленных книг, которые никогда не удастся прочесть. Медленно брести вдоль уродливых домов, мимо закрытых магазинов, мимо выцветших от дождя афиш и желтых рекламных обрывков, мимо замусоренных пустырей – лучше всего ранним утром, когда ночная жизнь уже мертва, а дневную пока что нельзя назвать проснувшейся. Еще подойдут безлюдные парки, раскачиваемые ветром тени деревьев, старые скамейки. Теперь, правда, они частенько будут обеспокоены весенним чириканьем, и этой наглой перекличке скорее подойдет имя перестрелки. Петр подумает, как не похож этот грай на блаженные голоса белых вестников. Но он быстро научится не слышать его. Заметим: глухой, заброшенной, невыносимо тихой для Петра сможет стать любая улица. Заполненные прохожими переулки окажутся похожими на разветвляющиеся в разные стороны подземные ходы гигантской гробницы, околдовывающие глухотой. Даже в центре Столицы обнаружится необыкновенная звучность пустоты, что-то вроде ненаписанной музыки, расслышанной композитором, – скрытые в звенящей тишине, недостижимые ноты, которые так никогда и не будут никем исполнены. Незвучащий голос немого фильма. Никому не слышный. Завораживающий, ясный.
Хватит о городском лабиринте. Или нет, еще хотя бы один коротенький абзац, сообщающий самую малость о пустынных улицах, о редких прохожих, о тенистых холодных переулках, о смятых водосточных трубах, о невысыхающих лужах, о рекламных обрывках, о бездомных кошках. Абзац, в котором каждое слово будет крениться под грузом внутренней неуверенности. Еще один короткий, нескончаемый рассказ об огромных пустырях, которые почему-то захочется назвать не безлюдными задворками, а многозначительными паузами.
А потом опять начнется дождь, вода забулькает в желобах, воздух наполнится шуршанием. Петр зачем-то убыстрит шаг – машинально, словно в каком-то опостылевшем сне, в цепкой дремоте. Столица раскроет свою главную тайну: окажется местом забвения, оврагом, в который придется беззаветно провалиться. Да, ее темнота будет важнее сияния. Вспомнить событие – все равно что уничтожить его, оно живо только в забвении. Писать роман – это тоже погружение в беспамятство, потребность потеряться в нем, хотя и с риском уничтожения несбывшихся событий. Никогда не узнать, что именно скрывается за написанными фразами, – это не легче, чем познакомиться со всеми городскими застенками. Гул, порождаемый дождем в водосточных трубах, станет идеальным аккомпанементом для растерянной, рассыпающейся прогулки. Словно и гул, и трубы, и тишина – внутри головы. Но так и будет. И с каждой падающей каплей что-то навсегда разобьется вдребезги или же, наоборот, начнет прибывать в молодом, крепком потоке; впрочем, едва ли нужно настаивать на необходимости противопоставлений. Все, на что будут способны эти антитезы, – это обманчивое успокоение. Петр подумает, что его поступки – нелепая череда ошибок, безумий, абсурдов. Кстати, не слишком ли самоуверенно именовать их поступками, делать вид, что их существование чем-то доказано? Неужели действительно найдется кто-то уверенный в том, что сумеет отличить достижения от фиаско? А будет ли непризнание поступком? Сколько ненужных, тяготящих вопросов. Лучше всего спрятаться от них в дожде.