Предчувствие

Прости меня, ибо я согрешу. Рано услышь голос мой – рано предстану пред Тобою и буду ожидать. Открою уста мои в притче и произнесу гадания из древности. Услышь взывающий голос мой, помилуй меня и внемли мне. Тесен дом души моей, чтобы Тебе войти туда: расширь его. Что Ты для меня? Сжалься и дай говорить. Поди, стрела, железом в землю, цевьем в древо, во свою матерь – во древо, а перьем во свою матерь – во птицу, а птица в небо, а клей во свою матерь – в рыбу, а рыба в море, а железом во свою матерь – в землю, из земли взято, в землю и поди. Храни меня, как зеницу ока; в тени крыл Твоих укрой меня. Искуси меня и испытай меня; расплавь нутро мое и сердце мое; и потом пусть наново застынет оно. Да смятутся от посрамления своего говорящие мне: «Хорошо! Хорошо!» Долго ли будешь смотреть на это? Отведи душу мою от злодейств их, ото львов – одинокую мою. Да будут они, как пыль в вихре, как солома пред ветром. Да постыдятся и посрамятся ищущие меня прежнюю; да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие мне зло. Пусть же пищей шакалов станут они. Услышь слова мои, уразумей помышления мои. Буду славить Тебя всем сердцем, возвещать все чудеса Твои. Прииди и вселися в мя, и очисти мя от всякия скверны. Доколе мне мучиться? Вызволи меня, смилуйся надо мной. Услышь молитву мою и внемли воплю моему; не будь безмолвна к слезам моим, ибо странница я у Тебя и пришелица, как и все матери мои. Вот уши сердца моего пред Тобой: открой их и скажи душе моей: «Я спасение твое». Я побегу на этот голос и застигну Тебя. Не скрывай от меня лица Твоего: умру я, не умру, но пусть увижу его. Помилуй меня, ибо я немощна; исцели меня, ибо кости мои потрясены. Призри на меня и помилуй меня, ибо я одинока и угнетена. Доколе будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лице Твое от меня? Ибо в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя? Ибо Ты не дашь святому Твоему увидеть тление. Твое знание, пронизающее меня насквозь, теперь мне нужно добраться до этого знания, только зная Тебя, я смогу узнать себя. Как люди уснут, трижды поклон. Возьми топор да косача, яйцо и свечу возьми и зажги, неси на посолонь, а топор по земле тяни, а в другой руке свечу неси, и косача за горло, и яйцо. Придешь свечу с огнем поставить и яйцо, а косача убить ножиком. Пошлет с небес и спасет меня; посрамит ищущего поглотить меня; пошлет милость Свою и истину Свою. Скоро уже окажусь в лучах Ее неописуемого сияния, скоро откажусь от всякой привязанности, от всякой памяти. Скоро отброшу все, скоро сольюсь с Ее светом. Она пошлет мне слово Свое, и все растает; подует ветром Своим, и потекут воды. Сойдет, как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие землю.

И Альма продолжит.

В самом начале еще сложно будет понять, как именно разрастется рана, как она расширится, как по капле Боль присвоит все, казавшееся собственностью, как выльется наконец за пределы тела и заслонит весь мир. Боль не будет сопровождать тебя, скорее ты сама на какое-то время превратишься в ее соглядатая, но скоро и это исчезнет, ты станешь просто местом Боли, а она перестанет казаться следствием болезни, внезапно предстанет центром, по отношению к которому болезнь начнет выступать периферией. Да, в самом начале сложно будет понять, что Боль невыразима, дословесна, речь не справится с ней, и даже крик мало что о ней скажет. Как невыносимая, сопротивляющаяся записи музыка, яростно звенящая прямо внутри тела. И все же именно благодаря Боли откроются истоки языка. Как никогда оживет проблема смысла. Что такое эта Боль? Знак чего-то? Неужели у нее не будет никакого значения? Да, легче будет назвать ее проклятием, чем поверить в то, что она случайна, что она движима удачей. Мелкий зародыш, чужак, проникший в твое тело, появившийся в уголке тебя, а потом разросшийся до громадных размеров великан, присваивающий себе все. Исчезнет ли он с такой же внезапностью? Или же это ты сама, неотъемлемая, неустранимая, малознакомая, другая ты, начинающая наконец жить своей жизнью? Вдруг все наоборот и претерпевание – единственный опыт встречи с собой, а Боль – лучшее место для этой встречи? В самом начале еще будет неясно, что она скоро (очень скоро) захватит тебя целиком, нарисует на месте твоего сутулого скелета ошеломительный знак вопроса. И все же это будет только твоя Боль, ты никогда не сможешь ее ни с кем разделить, она несообщаема. И еще. Для Боли нет большего вздора, чем история, – здесь она сразу потеряется. Но утрата истории не будет означать отмены времени, ведь Боль не перестанет длиться. Не перестанет. До поры. До поры? Эту разницу между длением и порой, последовательностью и одновременностью еще нужно будет прояснить.

Ее слова покажутся короткими вспышками между протяженностями Боли.

Какое бледное лицо. Теперь оно еще белее. Каждый кусок хлеба станет для нее осколком, разрезающим горло. А последние, с трудом выговариваемые слова – как спасительная записка, которую он станет многократно перечитывать.

Но пока Альма еще почитает вслух.