Предчувствие беды

И вот теперь выясняется, что бывший двоечник и настоящий уголовник оказался поумнее многих своих соплеменников с одним, а то и парой высших образований. Жить в Северосибирске, по словам Фишмана, стало очень страшно. Выйти вечером на улицу – особенно зимой, да ещё и в полярную ночь (таких тут тоже немного бывает) – это прямо подвиг. Если же видишь идущих вместе молодых элурмийцев, особенно когда их четверо или побольше, то нужно сразу переходить на другую сторону улицы, причём даже днём. Впрочем, это тоже может не спасти. Однако, если у них хорошее настроение, то всё может закончиться мирно. Ну подаришь им червонец, а лучше рублей 15, но зато без мордобития и унижений. «Нет, я хоть и скрипач, но раньше таки мог дать в морду», – как бы извиняясь произнёс Фишман, – «но тут…». Я почему-то понял, что он не врёт, причём ни про «раньше», ни про «сейчас». Кстати, один из моих коллег – он виолончелист – в том году вызвал милицию после того, как отдал юной местной поросли четвертной. Их даже задержали, однако в итоге в отделение милиции прибыло пару десятков родственников задержанных. И выяснилось, что коллега просто обознался, поскольку «мальчиков» в момент отбирания 25 рублей якобы вёз ещё по другому району на «Жигулях» дядя одного из задержанных. Вроде как что поделать – плохо русские различают элурмийцев, на одно лицо все они. На следующий день по телефону коллегу очень настоятельно просили об этом происшествии забыть. Фразы звонивший строил грамотно, но акцент в голосе присутствовал – какой именно, можно даже не говорить. Впрочем, звонили явно зря – коллега и сам уже всё понял и что называется «утёрся», так что время на этот звонок можно было и не тратить.

Власть в республике, по словам Фишмана, в принципе неплохая. «Долманову объяснили, что культура – это хорошо. Они с женой даже научились не аплодировать на концерте между частями. И про то, что Баха звали Иоганн Себастьян, а Шостаковича – Дмитрий Дмитриевич, он тоже знает. И оркестру он тоже помогает, и когда «Семь сорок» организовали, то тоже помог. Тут вопросов нет.

«Только прошу понять меня правильно», – Фишман размял своими музыкальными пальцами новую «родопину» и продолжил свой рассказ. «Я почти шесть лет первая скрипка. Никаких конкурентов из числа элурмийцев у меня нет и не было. Да и в ближайшей перспективе, думаю, он не появится. Другое дело, что я сам уезжаю», – Фишман чуть виновато улыбнулся, – «Так вот, наш оркестр еврейско-русско-армянский. Нас с русскими всегда было побольше, армян поменьше, но тоже не один-два человека. Есть ещё татарка-виолончелистка Динара, но давайте будем считать её русской. Из, так сказать, «местных», только молодая девочка-скрипачка Кейла и ударник Юмджигин. Кейла в сущности неплохая девушка и ученица Берты Матвеевны, а Берточка может научить играть на скрипке даже зайца. Юмджигин тоже неплохой. Тихий и молчаливый. Женат к тому же на русской. Когда я учился, в музучилище элурмийцев почти не было. До сих пор не забуду, как заведующий вокальным отделением Севакян буквально взял за руку одного местного, пытавшегося выучиться на певца, и лично отвёл его в «кулёк»22. Там это «дарование» в итоге и выучилось. Сейчас он солист местного фольклорного ансамбля. Как раз, когда Долманов стал первым секретарём, по нашему телевидению их всегда показывают вечером. Это, пожалуй, единственное, чему я с удовольствием предпочту репортаж о визите четы Горбачёвых куда-то там. Поверьте: завывания этого ансамбля, почему-то именуемые песнями, слушать можно только в абсолютно невменяемом состоянии!»