Предчувствие беды

Получалось, что, наказав часть митинговавших, власть же пошла и на попятный. Для северосибирцев самым важным стало переселение части элурмийцев в их город. Не сказать, чтобы переселили какое-то запредельное количество народа, но экзотикой представители титульной нации точно быть перестали. Собственно, перестали и перестали – как будто в этом было дело. Куда как хуже было не то, что новые горожане не стали носить галстук с фланелевой рубашкой, отправляясь в булочную, и даже не то, что «Шипром» они пользовались реже и в меньших объёмах. Хуже было от того, что соблюдать многие нормы и правила приличия вновь прибывшие не собирались, а к тому же при первой же возможности лезли в драку. Особенно охотно они это делали, когда обладали численным преимуществом. Ввиду того, что Карла фон Клаузевица они не читали, то оптимальным соотношением нападавших и оборонявших считали не три к одному, а четыре к одному. Впрочем, времена в 70-е годы были вполне себе сложными, групповые драки – например, между «Камчаткой» (улицы Челюскинцев, Дежнёва и ещё несколько мелких, к ним прилегающих) и «Пятёркой» (5-й микрорайон в Заводском районе) – были явлением вполне себе распространённым и порой кровавым, а посему элурмийская конфликтность властями не сильно пресекалась и иногда даже оправдывалась. Кроме всего прочего, получали квартиры и телефонизировали их элурмийцы куда как быстрее русских и даже евреев с армянами. Нет, конечно, случаи были разными, но, что называется, «среднее по палате» было в этом плане однозначно в пользу элурмийцев.

– Впрочем, было ещё два выдающихся случая, после которых многие стали задумываться о том, чтобы уехать в Израиль, – тут Фишман как-то с большим воодушевлением посмотрел на меня.

Глава 9.

– И что же это были за случаи, – мне и впрямь было интересно, благо за эти неполные минут 20 я существенно расширил свои представления о жизни в стране советов.

– Первый был в 73-м году и касался он Зинаиды Генриховны Кацен. Она была настоящей иудейской красавицей. Как Майя Михайловна Плисецкая, только, пожалуй, ещё красивее. Раза в полтора минимум… Ну Вы понимаете?, – Фишман подмигнул мне.

Я попытался вспомнить, как же выглядит прославленная балерина, вспомнил, что у неё есть внешне немало общего с Кариной и подмигнув Фишману в ответ, заверил, что, конечно же помню и очень даже разделяю его вкусы на прекрасный во всех смыслах этого слова пол.

– Работала она завучем в первой музыкальной школе – она тут на соседней улице метрах в пятистах отсюда. Директрисой там тогда была Ирина Ивановна Беликова – фиговенькая виолончелистка и говёненькая как педагог. Естественно Зинаиду Генриховну постоянно спрашивали, почему же она не станет директором. А она игриво отвечала, что кто же назначит её – пусть и прекрасную пианистку и педагогу от Б-га – директором, если у неё, о ужас, целых два любовника! И ведь врала покойница!

Я, естественно, поинтересовался, в чём же заключалась это самое враньё от мадам Кацен и узнал, что количество декларируемых любовников было явно занижено. Учитывая же красоту покойницы, равно как и её запросы – в том числе, понятное дело, и сугубо культурные – получалось, что любовники её были отнюдь не малоуспешные коллеги-мужчины и не водопроводчики из ЖЭКа. Про одного из её любовников ходили буквально легенды. Согласно ним, этот выдающийся золотопромышленник – бригадир артели старателей – за 3 дня до своего появления в Северосибирске присылал её на работу чайные розы. Присылал, понятное дело, не лично, и не 3 цветка, и не 5. Счёт их шёл на килограммы. При этом время года и температура воздуха значения не имели.