Предел. Дети палача

Чернокнижник подумал, что только что опять находился на волосок от смерти, ведь парню, будь у него другое настроение, вполне могло понравиться предложение демона. И кто знает, возможно, в скором времени он вспомнит слова Хета и решит-таки узнать, каково на вкус мясо «лучшего друга».

Фарамор снял с перевязи топор, подмигнул Блэссу и, раскинув руки, лег прямо на снег.

— Скоро у нас будет большая веселая компания, — тихо произнес он и закрыл глаза.

Чернокнижник некоторое время смотрел на казавшегося спящим юношу и вдруг подумал, что прямо сейчас он, обычный колдун, может оказать миру неоценимую услугу. Надо всего лишь схватить топор и отрубить голову Фарамору. Один взмах и со всем этим злом будет покончено. Может за такое деяние его, Блэсса, и минует Великая Пустота? Но Темная Искра… Да, Искра не позволит даже занести топор. Конечно, не позволит, ведь не может же все быть так просто.

Размышления чернокнижника прервал ровный и будто бы неживой голос Фарамора:

— Ты же никогда не предашь меня, Блэсс?

«Предам!» — вспыхнул в голове чернокнижника уверенный ответ, но вслух произнес:

— Нет, господин, никогда, — он неосознанно и впервые назвал Носителя Искры господином. Это заставило колдуна почувствовать себя ничтожеством. Он смотрел на Фарамора — щенка, который ничто, пустое место без поработившей его разум и душу Темной Искры, но как же Блэсс боялся этого щенка, боялся и ненавидел.

Хет, то и дело, поскальзываясь на обледенелом склоне, поднимался на берег пруда. Демон что-то бормотал и иногда выкрикивал ругательства.

Снег вокруг Фарамора начал таять, образовывая источающий пар темный участок земли. Носитеь Искры лежал без движения и будто бы не дышал; лишь ветер трепал его спутанные, грязные серые волосы.

Внезапно Блэсс ощутил благоговение, внутренний трепет, мгновенно поглотивший ненависть и страх. Дыхание перехватило от жгучего желания что-то сделать, даже отдать жизнь за Фарамора. Такая резкая перемена чувств была вызвана зовом. Он сознавал, что нечто незримое, исходящее от Носителя Искры, вцепилось в сознание и вытягивает иллюзию фанатичной преданности, но Блэсс ничего не мог с собой поделать. Он даже не пытался сопротивляться. Сейчас чернокнижник проклинал себя за то, что минуту назад посмел допустить мысль об убийстве Фарамора. Блэсс знал: зов уже достиг темной сущности колдунов, нечисти и нежити и теперь они опьяненные благоговейным мороком двинулись к своему господину. Они будут идти без отдыха, со всей скоростью, на которую только способны.

Порыв ветра холодной волной коснулся лица Блэсса, заставить вспомнить про костер. Колдун, продолжая находиться под действием морока, нехотя оторвал взгляд от юноши и направился нарезать ветки.

Твари начали приходить после полуночи. Блэсс, сидя возле костра, увидел, как в темноте появилось с десяток желтых точек, и скоро ветер донес запах гнилой плоти.

— Твои друзья-мертвецы пожаловали, некромант, — сказал примостившийся возле ног Фарамора Хет.

— Вижу, — буркнул Блэсс.

Нежить приближалась. На покрытых наледью телах мертвецов танцевали красные отблески костра. При каждом движении твари издавали сухой треск, будто ломались ветви. Близко к лагерю они подходить не стали — остановились, словно вросли в землю, как чудовищные растения и лишь ветер раскачивал их тела и трепал останки одежды.

Фарамор по-прежнему лежал без движения и призванные им мертвецы казались более живыми, чем он.

«Я пойду с ним до конца, — глядя на Носителя Искры, думал Блэсс, где-то в глубине сознания понимая, что эти мысли вызваны мороком. — Если понадобится, отдам за него жизнь!»

Вскоре показались еще огоньки — приближалась очередная группа тварей. Блэсс подбросил в костер веток. Он понимал, что нужно обязательно поспать, но сон не шел. Со стороны пруда колдун услышал приглушенные расстоянием хрипы и, повернув голову, увидел множество черных силуэтов, почти сливающихся с окружающей тьмой, глаза ворхов горели холодным серебристым светом.

Блэссу начало казаться, что весь мир состоит из этого поля, которое ночь накрыла темным плащом, как траурным саваном. И за пределами поля нет ничего. Пустота, абсолютная и всепоглощающая, и она неумолимо пожирает этот островок земли, по которому бродят чудовища, растворяет его в себе и превращает в ничто. Чернокнижник почувствовал, как внутри зарождается холод, будто воображаемая пустота коснулась сердца. Тоска перекрыла благоговение перед Фарамором. К горлу подкатил комок, а на глаза навернулись слезы. Впервые после гибели своей семьи Блэсс испытывал такую тоску. Накатили воспоминания. Взгляд колдуна был устремлен сквозь языки пламени на Фарамора, но глаза Блэсса сейчас видели хижину в горах, жену, сына. Времена, когда все было хорошо, и в душе еще не поселилась ненависть к людям. Он не замечал, как вокруг лагеря собирается все больше и больше тварей. Веки Блэсса начали медленно опускаться, пока полностью не сомкнулись, отгородив холодный мрачный мир от мира сновидений, в которых жена и сын, с улыбками на лицах встречали его на крыльце хижины.