Предел прочности. Книга третья.

Понимаю, что миром с посидельцами не разойдемся. Не для того меня запихнули в правую камеру, не для того обозвали ищейкой во всеуслышание, а значит проявлять излишнюю деликатность в общении не стоит.

- Иди в жопу, - отвечаю парню на чисто русском.

- Чё, - воззрился он на меня, - ты чё там базаришь, цыка? По какому-такому щебечешь, птичка певчая? Давно перышки не щипали? Здесь тебе люди уважаемые сидят, не шелупонь какая. А ну быром поднялся на культяпки свои и представился, как положено, пока не…

- Щепа, угомонись, - вступил в разговор старик, спокойно и уверенно, не повышая без нужды голос.

- А чё он…

- Рот закрой.

И парень послушно заткнулся. Шмыгнул обиженно носом, отвернулся, а я почувствовал на себе взгляд старика. Плохой взгляд... Нет, не агрессивный, не было в нем угрозы – так сытый хищник изучает антилопу, устроившись в полуденной тени раскидистой кроны.

- Зачем на холодном полу сидишь, садись рядом, - произносит он наконец.

- Спасибо, мне и здесь хорошо.

Старик покачал головой, словно был я не сокамерником, а внучком неразумным, что по малости лет сплошные глупости болтает.

- Плохо, ой как плохо. Мне поверь – человеку старому, долгие года прожившему. Для здоровья твоего плохо будет. Садись! - сморщенная ладонь похлопала на место рядом с собою.

Старик не приказывал, не принуждал, говорил ровным тоном. По сути, чем его слова были – заботой и участием, а по факту - веяло от них заметным холодком. К таким если не прислушиваешься, долго потом сожалеть будешь.

Снова осматриваю камеру, рассчитанную на двух человек. И вполне логично, что пара нар занята: на одних развалился Щепа, на других замер старик в позе лотоса. Понимаю, что особого выбора не существует: либо на полу сидеть, либо на ногах стоять. Третий вариант, предложенный хищником в обличье пожилого человека, доверия не внушает.

В другой жизни, где был человеком-разумным, где не было иномирья, и Твари, останавливающей время, обязательно бы остался сидеть на месте, но то в другой…

Встаю на ноги, осторожно делаю первый шаг. Время не останавливается, мир вокруг не превращается в густой кисель, бегущие секунды не тормозят с протяжным визгом. Не было и марионетки, не спускала она говяжий язык с потолка, обильно покрытый слизью и полипами, а это значит, что жизни моей ничего не угрожает.

«Поэтому стал таким храбрым, Петр?» - издевательским тоном Валицкой заявляет внутренний голос.

«Иди в жопу», - отвечаю ему.

Прохожу мимо пацаненка, сажусь на предложенное место, которое может особой мягкостью не отличалось, но было куда лучше бетона. Теплее, так точно.

- Кха, - Щепа издал недовольный звук. Пацаненка прямо-таки распирала праведная волна негодования. Предложили сесть рядом с авторитетным человеком, да еще кому: ищейке поганой, место которой возле параши?! Это же в нарушение всяческих устоев, в коих он, Щепа, изрядно поднаторел и разбирается не хуже прочих.

И так ему больно стало, что поднялся с нар и отошел к решетке, отвернулся – один в один обиженный ребенок, у которого отняли любимую игрушку, не дав доломать. Что они понимают, эти взрослые.

Мы со стариком молчали: он - поджав под себя ноги в позе восточного мудреца, я – опершись локтями о колени. Время шло, невидимые часы тикали. Не знаю, о чем думал дед, мои же мысли вертелись вокруг персоны Марии Луизы, как она там.

«Она тебе чуть кусок горла зубами не выдрала, а ты жалеть. Может подойдешь, пацаненка по головке погладишь, «жалельщик» великий?» - во внутреннем голосе послышались отчетливые нотки старшего брата.

«И ты иди в жопу», - мои аргументы сегодня не отличались разнообразием.

Спорить с самим собой – то еще занятие. Чего по-настоящему хотелось, так это понять Малу, причины ее ненависти: глухой и темной, темнее ночи, от которой респектабельная дама сходит с ума, готовая рвать глотку зубами. Неужели все дело в Алине Ольховской, в том давнем случае? Только в чем я провинился? В том, что сбежал, не трахнув? Или Мария Луиза до сих пор верит, что я изнасиловал её подопечную? Бред… не понимаю, но очень хочу понять. Понять, за что так можно ненавидеть.

От тяжелых размышлений оторвал металлический гул – это Щепа отметился пинком, выместив злобу на ни в чем не повинных прутьях решетки. Зыркнул в мою сторону и снова пнул, как бы говоря: «на, получи». Потом деланно провел серию ударов невидимому спарринг-партнеру, окончательно утверждаясь в собственной значимости. На этом дело могло и закончиться, но тут на глаза ему попался сосед из камеры напротив. Высокий, нескладный парень наблюдал за нами, широко распахнув светлые ресницы. Весь какой-то белый, обесцвеченный: кожа, брови, волосы, даже глаза заволокла сизая дымка тумана. Странным и потусторонним веяло от его образа, особенно на фоне темнеющего зева камеры.

- Чё вылупился, обсосок?

Сосед моментально захлопал ресницами, в глазах появился испуг.

- Чё рот открыл? Хочешь конфетку? Она у меня сладкая, вкусная, - Щепа принялся совершать движения тазом в сторону парня, - соси, салага.

- Щепа, кому сказано, уймись, - вновь вмешался старик.