Предел прочности. Книга третья.

- А чё…, начал спорить молодой и тут же осекся. Дед показал короткий жест, одними пальцами, но это вполне хватило, чтобы угомонить не в меру разошедшегося сокамерника.

Раздосадованный Щепа забубнил и вернулся на нары, по пути проведя хук правой невидимому противнику. Грозный боец, с какой стороны не посмотри: словами нехорошими обзывается, решетку пинает, со спертым воздухом в камере воюет. Если таракана поймает и лапы оторвет, совсем крутым станет.

Я тяжело вздохнул, старик хрустнул коленкой, сменив позу и потянулись долгие часы ожидания. Первой затекла спина, потом превратилась в дерево задница. Я ходил, я стоял, я бесконечно смотрел в коридор, упершись лбом в толстые металлические прутья. Наблюдал за белобрысым соседом из камеры напротив, что вел себя странно, а с другой стороны, чего необычного может быть в человеке, который чертит пальцами на полу. Ну сидит себе, ну рисует - в замкнутом пространстве каждый развлекается, насколько позволяет фантазия. Тот же Щепа бесконечно бормотал: до ушей долетали лишь отдельные фразы, вроде «сыкливой ищейки» или «обсоска».

Белобрысый рисовал, Щепа бормотал, я мерил шагами камеру, а старик впал в состояние нирваны, прикрыв глаза и полностью отключившись от реальности. Все мы тут были странными, в мире, ограниченном двадцатью квадратными метрами.

От нечего делать, принялся следить за пальцем парня, за рисунком, который он пытался изобразить раз за разом. И выходило, что рисунок его был до крайности примитивен: сначала один треугольник, потом второй. И снова… и снова. Первый рядом с коленкой, второй чуть выше. Бесконечная зацикленность, завораживающая, вгоняющая в транс.

- Жрать охота, - подал голос Щепа.

У парня работала чуйка, потому как через пару минут после прозвучавшего заявления принесли еду: желто-коричневую баланду в пластиковой тарелке и… о чудо, бутылку воды! Прозрачная жидкость, которую можно пить, наконец-то!

Как откручивал крышечку, как опорожнял бутылку – не помню. Ощущение великого счастья охватило каждую клетку организма, лишив мыслей. Очнулся лишь с тарелкой и ложкой в руках.

Дохлебав жижицу до самого донышка, последовал примеру старика, выставив тару за решетку. Для таких случаев на полу имелся специальный квадрат, выкрашенный желтовато-грязным цветом А Щепа все тянул, подкидывая в воздух пустую бутылку. По довольной ухмылке было понятно: парень что-то задумал и вряд ли это что-то будет носить мирный характер.

Покрытые ссадинами пальцы отвинтили крышечку, поигрались, погоняли волнами по костяшкам. Поймав мой взгляд, он задорно подмигнул, дескать смотри, цыка, сейчас устроим «развлекуху». Легко соскочил с кровати и пружинящей походкой направился к решетке.

- П-с-с, - долетел шелестящий звук через секунду, – эй, тля, слышишь?

Белобрысый пацан из камеры напротив бросил чертить, поднял голову. Мутные с поволокой глаза уставились на Щепу.

- Эй, тля, ты чё такая бледная?

- А?

- Жуй на!

Послышался щелчок: вылетевшая словно из пращи крышка, угодила жертве в лоб. Тот недоуменно поднес пальцы к голове, почесал. В мутных глазах медленно, но верно зарождалось понимание, а вместе с пониманием и обида. Белки заблестели, в уголках начала скапливаться влага, первые слезинки повисли на пушистых ресницах.

- Давай, расхнычься, тля! Распусти нюни, как это умеешь. Давай, сука! - разошелся Щепа и в злобном азарте ударил по толстым прутьям - преграда даже не дрогнула. Тут здоровому Авосяну не удалось бы добиться большего эффекта, куда тщедушному арестанту. Только ладони отбил и еще больше раззадорился.

- Ы-ы-ы, - протянул Щепа, состроив плаксивую физиономию, - дяденька плохой, дяденька меня обижает, ы-ы-ы, ы-ы-ы.

Пацаненок шмыгнул носом раз, другой и издал тоненький звук, совсем не похожий на грубое мычание приставалы. Скорее на тоненькое «а-а-а».

- Реви, реви, сука! – довольный Щепа снова хлопнул ладонями по решетке, обернулся к нам: мол, смотрите, какой я молодец, устроил бесплатное развлечение.

- Не мельтеши, сядь на место, - бесцветным голосом произнес старик, не сподобившись даже открыть глаза.

- А чё?

- Сел, я сказал! – неожиданно мощно рявкнул старик и Щепа нехотя послушался. Засунул руки в карманы и вихляющей походкой направился к нарам.

- То нельзя, этого не делай, - донеслось до ушей возмущенное бормотание, - и чё, сидим здесь, как мокрицы в банке.

Тоску Щепы можно было понять: в камере нечем было заняться. Спи, сиди, ходи из угла в угол, а если надоело, снова спи – вот и все развлечения. Здесь даже время утратило былой смысл. Окон нет, часов нет, неба не видно, и ты не понимаешь ночь на дворе или день, спать тебе или наустпила пора завтрака. Пожалуй, еда оставалась той единственной отметкой, на которую можно было ориентироваться.