Предел прочности. Книга третья.

- Знаешь, друзья тоже разными бывают, а таких, как родной брат не будет никогда. Семья – вот что главное: за них глотку зубами должен рвать, и вопрос цены никогда ставить. Запомни это, накрепко запомни. Отец с матерью, да мы с тобой – вот она, опора по жизни, остальные побоку.

- А Катька?

Мишка поморщился, как от зубной боли, но ничего не ответил. После того случая в магазине они с сестрой так и не помирились.

«Ну же, Петр, защити мальчика», - внутренний голос все не мог угомониться: то совесть моя играла, то ли просто издевался.

«Какая издевка, что ты? Будь добреньким, тебе же привычно влезать всюду, жалеть всех и огребать за это по полной».

Как же тебя выключить, заразу.

«Какой бессердечный… а старик за тебя заступился», - продолжал нудить голос.

И заступился, и место на нарах предложил – прямо не бандит, а Мать Тереза. Только вот с мотивами его не все понятно. Может имеет что предложить Организации в моем лице, или просто не хочет идти на поводу у местных военных. Скорее второе, потому как у уголовных авторитетов свои понятия о чести. Он им не пес цепной, чтобы по приказу на человека бросаться, пускай тот трижды ищейкой будет, он масть держать должен. Вот если бы меня молча в камеру запихнули, тогда уверен, другой разговор вышел…

- Хвааатит, пожалуйста, - прервал внутреннюю беседу пронзительный голос. Плачущие нотки в просьбах жертвы становились все тоньше, плавно перетекая в истерику. - Я все раскажуууу, - вот и слезы брызнули из глаз, а голос превратился в захлебывающийся рев. Пацан размазывал сопли по лицу, никого не стесняясь. Оттопыренная нижняя губа дрожала, выпуская наружу нити слюны.

- Чё, цык? – Щепа на миг прекратил свой обстрел, - чё сказал, я не понял? А ну-ка повтори.

- Буду жаааловаться, - очередные слова потонули в хлюпанье соплями.

- Ты чё, стучать собрался, гаденыш? – Щепа спрыгнул с нар, подошел к решетке вплотную. Несколько секунд злобно изучал жертву, а после, издав характерный звук, плюнул. Харчок едва не достиг цели, упав в паре сантиметров от вздрагивающего всем телом пацана.

- Ах ты ж, сука, - недовольно пробурчал, Щепа. Покрепче схватился за прутья, и подкопив жидкости, снова плюнул. В этот раз попал точно в лицо: слюна прозрачной дорожкой заскользила по раскрасневшейся щеке жертвы.

- А-а-а, - истошно завопив, пацан подскочил к решетке. Произошло это столь неожиданно, что я дернулся одновременно с Щепой, один старик продолжал сидеть невозмутимо.

- А-а-а, - продолжал вопить обиженный. Глаза от слез налились красным, сопли тонкими ниточками свисали к подбородку. Плач и рев заложили уши, разносясь далеко за пределы камер. Неужели нас никто не слышит? Где охрана?

- Слышь, ты чё такой беспокойный? – растерянно пробормотал Щепа. Ему бы успокоится на достигнутом, вернуться на место, не доводить до истерики и без того утратившего всякий контроль пацана, но Щепа такой Щепа. Вернув былую решимость, он зло выпалил:

- Получай, ссука!

И еще один плевок перелетел через коридор, рождая новую бурю завываний.

От разыгравшейся картины становилось жутковато. Нечто противоестественное проскальзывало в действиях сорвавшегося мальчишки. Дерганные движения тела, вытаращенные в безумии глаза, крики, все больше напоминающие завывания дикого животного и эта бесконечно капающая слюна из распахнутого рта. Да какая слюна, скорее ошметки пены, как у зараженного бешенством зверья. Если бы не преграждавшие путь решетки, кинулся на обидчика не раздумывая. Не с кулаками - с зубами, готовыми рвать плоть.

От мыслей таких заболела шея, и я осторожно прикоснулся к месту укуса - болит, зараза. Аккуратно кручу головой, невольно натыкаюсь взглядом на старика и замираю. Вместо привычного прищура, собирающего сетку морщинок, широко открытые глаза, наполненные страхом. Дед боялся… До одури боялся простого истеричного мальчишки.

- Ты чего, пацан? -голос Щепы дал заметного петуха.

Лучше бы я не смотрел в сторону решетки. Отвернулся к стене, закрылся с головой, но не смотрел.

Паренек давно перестал метаться по камере загнанным зверьком. Голова его торчала меж стальных прутьев, пытаясь протиснуться наружу. Кожу натянуло, глаза превратились в две узкие щелочки, а рот напоминал уродливую щель. Больно, ему должно быть неимоверно больно, но парень с завидным упорством пытался пропихнуть череп сквозь узкое пространство. Еще мгновение и кожа на лбу лопнула, расползлась словно ткань, обнажая белесо-розовое нутро. Рвалась на скулах, на щеках, не выдерживая напряжения, а парень продолжал упорно лезть вперед.