Пределы реформ. Министерство внутренних дел Российской империи в 1802-1881 годах

Глава 5 Политика охранителей

С окончанием Крымской войны и восшествием на престол Александра II Россия вступила в эпоху стремительных социально-экономических преобразований, об руку с которыми шел процесс интеллектуально-политического «брожения»[331]. Крымский провал грубо обнажил перед Александром и образованными элитами всю военную и административную слабость, порожденную николаевским самодержавием. Статус России как великой европейской державы был серьезнейшим образом подорван. Стремясь вновь достичь паритета с западными державами, Александр с воодушевлением принялся утверждать уже не раз испытанную формулу преобразований сверху. Здесь он нашел широкую поддержку разных общественных слоев и молодых «просвещенных» бюрократов, убежденных, что национальное возрождение требует немедленного развития человеческого и материального ресурса России[332].

Однако в 1855 году проведение реформы сверху оставалось проблематичным. Ведь русское правительство, так или иначе, состояло из все тех же институций, на которые в связи с поражением обрушился шквал критики. Программа же национального возрождения по прусской модели Штейна – Гарденберга требовала мотивированных и эффективных бюрократов, руководимых дальновидным лидером, в наличии каковых в тогдашней России были все основания сомневаться[333].

Как мы видели, идеал министерской власти оставался глубоко укоренен в правительственных институциях, с трудом уживаясь с реформистским задором молодого поколения бюрократов. К тому же, несмотря на развитие структуры департаментов, серьезные оперативные недостатки так и не были устранены и могли лишь усугубиться напряжением, требовавшимся для проведения полномасштабных реформ. Вместе с тем министерства с их департаментами и молодым поколением чиновников были единственно возможным исполнителем действенной реформы сверху. Министерства были уже подготовлены к проведению ускоренной программы возрождения страны благодаря развитому влиянию департаментов в деревнях и селах, а также энергичности, управленческой сноровке и реформистскому опыту «просвещенных» бюрократов. Готовность действительно была, несмотря на всевозможные внутриминистерские изъяны и возможное поражение, которое министерская власть способна была нанести самому духу реформ. Бюрократический импульс и высочайшая воля подстегивали друг друга, вылившись в эпоху Великих реформ.

Исследователи александровского времени в большинстве склонны разделять его на период реформ и период реакции. Император самолично поручил министерской бюрократии провести комплекс реформ, и прежде всего отмену крепостного права[334]. Реформы явились результатом сложного законотворческого процесса, участие в котором принимал не только лично царь и министерские чиновники, но и прочие высокопоставленные деятели и сановники, члены царской семьи и придворного окружения, а также – пусть и в известных пределах – русская интеллигенция[335]. Историки верно указывают, что вплоть до освобождения крестьян реформаторы уверенно одерживали верх: царь был согласен с их стремлением возродить мощь страны (хотя, конечно, и не во всех аспектах разделяя их видение), а их соперники – традиционалисты были разрозненны, не имели в министерствах политических рычагов и в целом менее эффективно участвовали в законодательном процессе [Field 1976: 354–358,362– 367]. Проще говоря, сторонникам статус-кво недоставало бюрократических навыков и институциональной силы, чтобы одолеть господствующих в то время в министерствах реформаторов.