Предисловие к Достоевскому

Изумление князя кажется неподдельным, но, пожалуй, оно слишком уж неподдельно, слишком сильно, он даже де^ лает вид, что не совсем верит Наташе. И тут она открыва­ет все свои карты: «...я так думала, что вы не только не станете удивляться, но даже заранее знали, что так и будет».

Князь, видимо, не ожидал, что эта неопытная девочка разгадает его планы, поймет всю подноготную его поступков. Он раздражен и пробует говорить с Наташей, как оскорблен­ный отец: «...вы как будто и меня в чем-то обвиняете, тогда как меня даже здесь и не было... вы, по некоторой мнитель­ности, которую я замечаю в вашем характере, уже успели изменить обо мне мнение...»

Увидев, что очаровать Наташу не удалось, он надеется теперь испугать ее. Как ни велик его опыт обманов, князь еще не понимает, что эта девочка, выросшая в уединенном поместье, привыкшая к обожанию родителей, никогда не сталкивавшаяся со злом, накопила за последние полгода та­кой опыт страданий, что может поспорить со всеми его хит­роумными, тонкостями. Сила ее любви к Алеше такова, что она теперь умеет и думать, и делать выводы, и угадывать своим страдающим сердцем то, чего не угадал бы и опытный делец. Князь рассчитывал обмануть ее без труда — и он де­лает ошибку в той борьбе, какую неожиданно для него на­чала Наташа. «Не уезжал бы я — вы бы меня узнали луч­ше, да и Алеша не ветреничал бы под моим надзором. Сего­дня же вы услышите, что я наговорю ему», — с самым добро­желательным видом произносит князь. Но Наташа уже решилась сражаться единственным доступным ей оружием: полной честностью.

«— То есть вы сделаете, что он мною начнет тяготить­ся?» — отвечает Наташа.

Князю приходится переменить тон. На обман не подда­лась, на испуг не поддалась, теперь он пробует обидеться. Но и здесь Наташа не поддается: «Обижать я вас не хочу, да незачем, хоть уж потому только, что вы моими словами не обидитесь, что бы я вам ни сказала. В этом я совершенно уверена, потому что совершенно понимаю наши взаимные от­ношения: ведь вы на них не можете смотреть серьезно, не правда ли?»

Князь отвечал на всю суровую, хотя по форме и шутли­вую, речь Наташи тоже шутливым тоном. Но Ивану Петро­вичу послышался в его ответе «какой-то уж слишком легкий, даже небрежный тон». Наташа обращается к князю: если он действительно хочет доказать свою прямоту и искренность, то она просит одного: «Ни одним словом, ни одним намеком обо мне не беспокоить Алешу ни сегодня, ни завтра. Ни од­ного упрека за то, что он забыл меня...»

Князь обещает выполнить эту просьбу, собирается еще что-то сказать, но тут появляется Алеша.

Мы хорошо помним, как он «влетел с каким-то сияющим лицом» и радостно, весело рассказал о Левеньке и Бореньке, а главное — о Кате и о миллионе, который она готова по­жертвовать во имя иде,й Левеньки и Бореньки. Этого ма­ло — он и отца решил привлечь к своим новым знакомым, оторвав его от светского круга... «Но как только Алеша кон­чил, князь вдруг разразился смехом». Алеша огорчился — и здесь в нем проснулось подлинное достоинство. Он отвечал отцу спокойно и откровенно: «Ты согласился на мой брак с Наташей; ты дал нам это счастье и для этого победил се­бя самого... Но почему же ты теперь с какой-то радостью бес­прерывно намекаешь мне, что я еще смешной мальчик и во­все не гожусь быть мужем; мало того, ты как будто хочешь осмеять, унизить, даже как будто очернить меня в глазах На­таши...»

Как ни наивен казался Алеша, когда рассказывал о сво­их новых знакомых и их высоких идеях, теперь мы начинаем понимать, что и в наивности его виноват князь. Алеша вовсе не глуп, он многое видит, замечает. В эти четыре дня, когда он, на первый взгляд, только и делал, что болтал с Катей и выслушивал умствования Безмыгина, Алеша тоже вспоми­нал вечер, проведенный его отцом у Наташи, думал о пове­дении отца, перебирал в памяти странные слова, сказан­ные ему отцом о Наташе «как-то легко, как-то без любви, без такого уважения к ней...»

Видимо, князь даже и такой приветливости не ожидал от сына. Поэтому, старательно лицемеря здесь, перед Наташей и Иваном Петровичем, он не выбирал выражений при Але­ше — и теперь «князь смутился».

Второй уже раз за один субботний вечер ему пришлось быстро менять рассчитанную позицию: сначала он понял, что его раскусила Наташа; теперь оказалось, что и сына любовь к Наташе сделала зорким, и сын уже начинает понимать не­искренность отца, хотя все еще хочет ему верить и надеется, что отец сохранит в его душе тот ореол благородства, в ка­ком был всегда.