Предисловие к Достоевскому

Странности начинаются с первой же главы. Поздно ночью, «в три часа утра», Иван Петрович возвращается домой после разговора с князем. Пока он шел домой пешком, а «дождь мочил» его, Иван Петрович не вспоминал ни о Нелли, ни о том впечатлении, которое произвел на нее визит князя. Иван Петрович думает о другом и сам признается: «...черная тоска все больше и больше сосала мне сердце: я боялся за Ната­шу». После прямых угроз князя вполне понятно, что мысли Ивана Петровича были заняты тем, как ему облегчить стра­дания Наташи, как избавить ее от мстительной злобы князя.

Но, войдя в квартиру, он вынужден обратить внимание на вид, в каком встречает его Нелли: «...глаза горели, как в го­рячке, и смотрели как-то дико... слова ее были бессвязны и странны... она была в бреду». Укладываясь спать одетый, на стульях, чтобы быть поближе к девочке, если она его позо­вет, Иван Петрович сделал свои выводы: «Это ее князь на­пугал! — подумал я с содроганием и вспомнил рассказ его о женщине, бросившей ему в лицо свои деньги». Так кон­чается первая — очень короткая — глава, и внимание чи­тателя невольно задерживается на этих словах. Ведь, в сущ­ности, Достоевский уже давно не скрывает от читателей, что Нелли как-то связана с князем. Невнятный рассказ Масло­боева, путающего якобы родившегося сына князя с девочкой, слишком напоминает те отрывки рассказов Нелли, какие нам сообщил Иван Петрович, и мы давно уже подозреваем, что «женщина, бросившая ему в лицо свои деньги», может ока­заться матерью Нелли. Теперь, когда мы видели, как Нелли испугалась князя, мы еще больше склонны подозревать ка­кое-то гнусное участие князя в истории Нелли, и даже Иван Петрович уже начинает об этом догадываться.

В четвертой части время поворачивается вспять. Иван Петрович сообщает о состоянии Нелли в те трудные дни, ко­гда Наташа ждала князя. Вся четвертая часть романа пол­на такими возвращениями: «...в этот-то день я был у Наташи весь вечер» — а дома, оказывается, тоже происходили вещи странные и необъяснимые.

Теперь, «на больничной койке, один, оставленный всеми», кого так сильно любил, Иван Петрович может распоряжать­ся своими воспоминаниями, и он выделяет Нелли — она в его памяти живет отдельно от всех — не так, как было на самом деле, когда все события перемешивались и ему при­ходилось оставлять больную девочку одну, чтобы мчаться по Наташиным делам.

Уже в начале второй главы мы узнаем самое страшное: доктор — все тот же старый доктор, чей орден так занимал Нелли, — сообщил Ивану Петровичу, что «она теперь выздо­ровеет, но потом она весьма скоро умрет».

Иван Петрович ошеломлен этим приговором, у него ос­тался единственный вопрос: «И неужели ж нельзя никак спасти ее?»

Но девочка обречена. Доктор пытается оставить Ивану Петровичу надежду: «...при удалении неблагоприятных об­стоятельств, при спокойной и тихой жизни, когда будет более удовольствий, пациентка еще может быть отдалена от смер­ти... но радикально спасена — никогда». Иван Петрович, ко­нечно, понимает, что и «спокойной, тихой жизни» ему не удастся устроить для Нелли; как бы он ни старался — конец предрешен.

Пока же Нелли поправляется и начинает выказывать свой характер. То глубокое понимание характера подростка, ко­торое много раз проявлялось Достоевским в его книгах, вы­ступает и в «Униженных и оскорбленных» — в главах, ри­сующих Нелли. Вот Иван Петрович пытается дать ей ле­карство, но «она пихнула ложку, как будто нечаянно, и все пролилось». Попытка дать другой порошок ни к чему не при­вела: девочка вырвала всю коробку «и ударила ее об пол, а потом залилась слезами».

Старый доктор не сердится на Нелли; выслушав рассказ Ивана Петровича, он ставит свой диагноз: «Гм! ирритация. Прежние большие несчастия...» И вот начинается знаменитая сцена борьбы доктора и упрямой девочки — сцена, в которой упрямству и даже злобе Нелли противопоставляется терпе­ливая доброта доктора.

В первый раз Нелли «по-видимому, совершенно нечаян­ным движением руки, задела ложку, и все лекарство проли­лось опять на пол».

Во втором случае, уговорившись предварительно с докто­ром, что он возьмет ее замуж, когда она вырастет, Нелли «даже и не схитрила, а просто снизу вверх подтолкнула ру­кой ложку, и все лекарство выплеснулось прямо на манишку и на лицо бедному старичку». Нужно очень хорошо понимать детскую психологию — и особенно психологию того возра­ста, когда человек уже не ребенок и еще не взрослый, тяго­тится этим, утверждает свое «я»; нужно очень хорошо пони­мать подростка, чтобы самому себе объяснить эту, казалось бы, необъяснимую сцену.