Предисловие к Достоевскому

Но все-таки из этих слов уже можно что-то понять. Де­вочка прожила всю жизнь — во всяком случае, сколько она себя помнит, — в нищете и попытках заработать самой ка­кие-то копейки на жизнь. Гордость не позволяет ей при­нимать заботы доброго Ивана Петровича и ничем за них не отплачивать. Поэтому она так и цепляется за стирку белья: это единственное, чем она надеется оплатить съеден­ный хлеб.

И вот в то самое время, когда ее водворили обратно к Ивану Петровичу, гордость ее уязвлена, — в это самое время является старик Ихменев и прямо спрашивает Нелли, хочет ли она перейти к нему жить вместо дочери.

Речь старика Ихменева производит и на Нелли, и на чи­тателей одинаково неприятное впечатление: ни одному слову из того, что он говорит, невозможно поверить: «У меня была дочь, я ее любил больше самого себя... но теперь ее нет со мной. Она умерла. Хочешь ли ты заступить ее место в моем доме и... в моем сердце?» — так говорит Николай Сергеич, а мы вместе с Нелли знаем: дочь не умерла, место ее в сердцестарика никем не может быть занято; если он зовет на это место другую девочку, то делает это не из добрых побуж­дений, а чтобы забыть дочь, окончательно вычеркнуть ее из своей жизни. Нелли восстает против такого мотива, толкнув­шего старика искать заместительницу дочери.

«— Не хочу, потому что вы злой... Я сама злая, и злее всех, но вы еще злее меня!.. Да, злее меня, потому что вы не хотите простить свою дочь...» — такую отповедь дает она старику и вдобавок восклицает:

«— И к чему, зачем обо мне все так беспокоятся? Я не хочу, не хочу!., я милостыню пойду просить!» Захлебываясь слезами, она рассказывает, как мать, умирая, велела ей быть бедной, потому что «милостыню не стыдно просить: я не у одного человека прошу, я у всех прошу... ведь я маленькая, мне негде взять».

Иван Петрович очень многое понимает про Нелли — вот и теперь, когда она, доказывая, что она «злее всех», броси­ла об пол чашку и разбила ее, Иван Петрович знает: она «как будто сама ощущала наслаждение в этом бешенстве, как будто сама сознавала, что это и стыдно и нехорошо, и в то же время как будто поджигала себя на дальнейшие вы­ходки». И все-таки далеко не все понимает Иван Петрович: когда Нелли совсем уж доконала старика Ихменева своими упреками и он отправился домой, страшно расстроенный, Иван Петрович резко высказал девочке свое негодование и едва успел заметить ее лицо, «страшно побледневшее».

Иван Петрович бросился вслед за стариком, а когда вер­нулся домой, Нелли опять не было.

Мы уже понимаем: Иван Петрович сейчас для Нелли — самый близкий и самый любимый человек. Вынести его уп­реков она не может. Поэтому и убегает от него, что чувст­вует себя плохой, злой, недостойной доброты Ивана Петро­вича. Увидев комнату снова пустой, он в отчаянии бросается на поиски: побежал к Маслобоеву, к доктору, даже к Бубно­вой — Нелли нигде нет. Уже потеряв надежду, Иван Пет­рович внезапно увидел девочку на мосту: она просила ми­лостыню.

Раздумывая все мучительнее над поведением Нелли, Иван Петрович находит слова: «...точно она наслаждалась своей болью, своим эгоизмом страдания» (курсив Достоевского). Потому его так больно ранило поведение Нелли, что оно не было вынужденным: когда девочка прдсила милостыню по­тому, что ее заставлял обезумевший дед, это было понятно Ивану Петровичу, в этом была необходимость. Но теперь?! И даже когда выяснилось, что собирала она деньги на раз­битую утром чашку и купила очень похожую чашку, чтобы вернуть ее Ивану Петровичу, это ничего не изменило для не­го: он знал, что в ее положении просить милостыню стыд­но; что нет, не существует таких причин, которые могли бы заставить Нелли идти на это унижение. Следовательно, она, стоя с протянутой рукой, думает про себя, что этим она мстит кому-то, — может быть, именно ему.

Окрикнув Нелли, Иван Петрович испугал ее — новая чашка выпала из ее рук и разбилась. Но девочка уже слом­лена, и на справедливые упреки Ивана Петровича: «...раз­ве я попрекал тебя, разве я бранил тебя за эту чашку?.. Не­ужели тебе не стыдно?» — она только и может со слезами ответить: «Стыдно...»

Тайну ее разгадала Наташа. Выслушав от Ивана Петро­вича всю историю с побегами и чашкой, Наташа предполо­жила: «...мне кажется, она тебя любит... это начало любви, женской любви». Иван Петрович удивлен:

«— Да что ты, Наташа, полно! Ведь она ребенок!»

И все-таки он понимает, что Наташа права. Действитель­но, сердце Нелли раскрылось навстречу человеку, который спас ее.