Предисловие к жизни

Вам, кто любим, влюблен самозабвенно,
Желаю я, желаю двум сердцам
Сберечь доверие и откровенность —
Без этого жить больно, знаю сам.

Именно это стихотворение Щипачева могло, по мысли Дмитрия Афанасьевича, изменить настроение и ход вечера. Как ему казалось, он прочел стихи лихо, с жаром и страстью — особенно заключение: «Без этого жить больно, знаю сам». Расчет не оправдался. Видимо, зал уловил неискренность и манерность этой надрывно выкрикнутой фразы.

Откуда-то с балкона, из задних рядов пошел небольшой прилив хлопков, его тут же встретила и поглотила широкая волна шума. Она теперь не стихала, эта волна, и не уходила из зала, наплывы ее двигались вперед и назад и каждый раз успешно гасили возникающие как дань громким именам поэтов вежливые аплодисменты. В лихорадочных поисках какого-то выхода из положения Дмитрий Афанасьевич вспомнил знаменитого Теркина. Он любил и умел читать эту поэму. «Теркин выручит», — решил он обрадованно.

Нет, не выручил Теркин. В ответ на чтение раздался шум и смех. В чем дело, стихи Твардовского не нравятся? Грезин пожал плечами, недоумевая. Слушатели пристально за ним следили и снова засмеялись.

— Вы же обещали читать только стихи о любви! — звонко объяснила на весь зал какая-то бойкая девица.

По спине Грезина потекли противные струйки пота. Его возмущали администраторы филармонии: куда они, черти, подевались? Пришлось ему снова извиняться.

После этого нового промаха вечер и вовсе пошел набекрень. «Лишь бы дотянуть до конца, не дать разыграться скандалу», — думал Дмитрий Афанасьевич. Самомнение мешало ему признать свой собственный провал. Он и теперь обвинял во всем недругов во главе с Погорельцевой.

Он не мог не следить за ней и за всей группой людей, которые продолжали оживленно беседовать, жили на вечере, так сказать, «частной жизнью» и, очевидно, замышляли новые козни.

«Черт возьми, они своего добились, вечер испорчен. Надо найти подходящий предлог и прикрыть волынку, уже нет сил и терпения».

Грезин ждал помощи от администраторов филармонии. Пусть хоть немного утихомирят аудиторию. По его наблюдениям, Петя Мазнин уже третий раз помчался за помощью.

Никогда еще Грезин не чувствовал себя так худо. Слушателей словно кто-то специально подобрал, они были настроены скептически, ловили каждый его жест, каждую промашку. Вот он машинально потрогал записки и, будто обжегшись, отодвинул от них руки. Это движение немедленно вызвало реакцию.

— Может быть, в самом деле перейти к ответам на записки? — насмешливо посоветовали из зала.

Грезин хотел использовать эту реплику, хотел пожаловаться: мол, кое-кто пытается сорвать его вечер, но не успел. Наконец-то появился администратор.

— Товарищи, нас удивляет ваша игривость. Артисту трудно читать, трудно сосредоточиться. Шум, невнимание. Прошу тишины. Ответы на записки, как всегда, в самом конце вечера.

В наступившей полной тишине Дмитрий Афанасьевич продолжил чтение. Читал он без подъема, с большим напряжением, тускло и невыразительно. Зал снова наполнился гулом.

Погорельцева смотрела на Грезина, на молодые лица слушателей и мысленно вела с ним и с аудиторией разговор по душам:

«Грезин полагает, я уверена, что из-за чьих-то козней не ладится его вечер. А дело-то в другом, в том, что в зале уже уловили или просто узнали всю кощунственную фальшь его декламаций о любви, о верности и чистоте отношений…

Грезин нравился многим, кое-кому нравится и сейчас: веселый красавец, рубаха-парень, полный сил и радушия добряк, готовый на все ради своего ближнего. Все это бутафория: улыбка у него служебная, актерская, и вовсе он не добряк, никого он сроду не любил и не любит, кроме самого себя. Из любви к самому себе он во время войны оказался здесь, в нашем крае, далеко от фронта, когда все наши близкие отдавали жизни за Родину…

Вы, Грезин, часто смеетесь надо мной и называете старой перечницей. Да, я старая женщина, но я знала в жизни то, что не дано знать вам: большую любовь. У меня была семья, муж и два сына, они погибли на фронте. Об этом вы не знаете, хотя мы с вами работаем рядом уже не один год…

Вы не лишены способностей, и голос у вас бархатный, однако вы не артист, Грезин, вы плохой артист, так как вы очень плохой человек. Я верю: настоящий артист прежде всего хороший человек…