Предисловие к жизни

«Куда пойти?» — спросил себя Грезин, останавливаясь на перекрестке и оглядываясь. В тот же миг все дрогнуло в нем и напряглось: он увидел идущего прямо на него Голощапова — именно того единственного человека, о ком все эти дни он просто боялся даже думать. Председатель горсовета торопился на стадион — он посещал все футбольные матчи. Семен Иванович шел легко и быстро. Прохожие, приветствуя его, с улыбкой провожали этого крупного, полного и совсем седого человека долгим взглядом, как бы говоря: «Он у нас еще молодой, Голощапов. Его и не догонишь».

Дмитрий Афанасьевич был знаком с председателем горсовета, раза три ездил с ним по районам — на посевную и уборочную, от Голощапова получил квартиру, знал, что председатель хорошо о нем отзывается, очень ценит Катерину. Как и все в городе, Грезин уважал Голощапова, как все, звал его «батей» и «отцом города».

Поборов растерянность и смущение, Дмитрий Афанасьевич подтянулся, щелкнул каблуками и встретил его улыбкой и бравым приветствием.

— Семену Ивановичу, «отцу города», мое нижайшее! — гаркнул он. Так здоровался он с Голощаповым обычно.

Старик прошел мимо, не ответив и даже не взглянув на него. Он прошел как бы сквозь Грезина.

Подчиняясь безотчетному порыву, Дмитрий Афанасьевич крикнул Голощапову в спину:

— Здравствуйте, Семен Иванович! Вы не заметили меня?

Приветствие прозвучало на этот раз неуверенно, больше того — просто жалобно. Голощапов не отозвался. Побледневший и посеревший Грезин долго смотрел ему вслед.

…После встречи с Голощаповым Грезин предпочел покинуть город и край, где прожил без малого десять лет. Он уехал так быстро, что обошелся без проводов и даже закадычному другу Пете Мазнину не было известно, куда направился Дмитрий Афанасьевич: на восток или на запад, на север или на юг.

РАССКАЗЫ

БЕСКОНЕЧНОЕ СВИДАНИЕ

Он вышел в сад и удивился: белым-бело! Белые флоксы, белые георгины, белые табаки и белые астры. Влюбленный в цветы, он с весны усердно ухаживал за ними, полол и поливал, и теперь удивлялся не тому, что они чудесно расцвели. Удивительно было, как незаметно кануло лето и подступила осень.

Осень! Николай Николаевич не впервые заметил, что уже не весна, а осень больше волновала его. Видимо, все больше и больше не весна, а именно осень становилась его порой. Поэтому так странно взбудоражили его сейчас белые цветы и этот томный и нежный, всюду проникающий утренний запах флоксов и табака.

Скоро все окрест переменит краски и с деревьев полетят желтые листья. Они будут падать медленно и спокойно. И тогда невозможно будет отвлечь себя от безотчетной печали. Зачем и откуда она приходит к нему, печаль? Разве худо ему живется, разве не с ним его любимые дочь и жена? Разве не с ним его работа? Но это беспокойное чувство придет, и, невольно смирившись, он решит про себя, что это тоже признак его осенней поры.

И поплывут, поплывут мысли о том, что никто уже не называет тебя молодым, что твоей дочери Танюше девятнадцать лет, что у верной твоей подруги стала совсем белой ее красивая голова, что мало — ох, мало! — удалось сделать в жизни. Время летит, и все больше остается несовершенного.

Последняя геофизическая экспедиция в восточную Якутию, в суровый мерзлый район Суантар-Хаята, дала столько интересных наблюдений и фактов, но он буквально завяз, утонул в ворохах отчетов и материалов, никак не может выстроить систему обобщений, написать книгу. Нет, так нельзя! Надо суметь наверстать упущенное, надо изо всех сил поторопиться и вообще пора, давно пора научиться потолковее, поумнее тратить силы и драгоценное время. Надо, надо это строжайше потребовать от себя.

Николай Николаевич тряхнул крупной своей головой, потер лоб и усмехнулся: полно, такие мысли в воскресный день!

Он оглянулся и сразу отыскал глазами Нину Ивановну. Жена сидела за столиком на террасе, возилась с бумагами. По воскресеньям она всегда старается навести порядок в своей писанине — никто, наверное, столько не пишет, сколько врачи! Сотни историй сотен болезней. Он уловил скользнувший по нему взгляд… И вдруг понял: ее тревожит настроение Танюши.

«Доченька, помочь тебе? Давай сядем и потолкуем», — хочется ему сказать. Но как ей поможешь? Уже не раз пытались оба завести разговор с дочерью, однако она молчит, еще не пришло, видно, время для признаний, для откровенности…

Николай Николаевич чувствует: и сегодня, как два воскресенья подряд до этого, она оставит их с матерью вдвоем и уедет в Москву. Весной, когда им удалось снова снять этот домик с небольшим участком, они так радовались возможности проводить вместе свободные вечера и все воскресенья. Это стало вроде семейной традиции, и лишь нечто чрезвычайное могло нарушить их тихий еженедельный праздник. Танюша сломала его однажды без видимой причины и без всяких объяснений.

Да, Танюша сейчас уедет. Она уже пошла к матери, приласкалась, сказала что-то и теперь бежит к отцу, который сидит за самодельным столиком, среди густых и высоких кустов жасмина.