Предисловие к жизни

— Папа, папочка, я должна ехать в Москву. Я обещала, понимаешь? Мама согласна. Разумеется, к вечеру вернусь.

— Конечно, поезжай. Мы тебя проводим.

И они провожают ее до сияющего белизной молоденького березового лесочка. За ним сразу открывается в просторе луг, второй раз за лето поросший клевером. С того места, где они стоят, хорошо видны станция и люди, дожидающиеся очередной электрички. Поезд еще не заметен, но все слышнее дробный перестук его колес, через минуту, две он вынырнет из-за поворота.

Девушка целует мать, отца и уже на ходу, как им кажется, с облегчением кричит:

— Я поспею!

Они стоят и смотрят, как легко бежит Танюша прямой тропой, вытоптанной в траве.

Нина Ивановна и Николай Николаевич идут домой и говорят о всякой всячине. А думают — и неотступно — лишь о ней.

«Зачем она поехала в душную, пыльную Москву? Мало ей духоты и пыли на неделе».

«Надо — и поехала. Сговорилась с какой-нибудь подругой. Дело молодое».

«Она так и сказала бы: с подругой. А то ведь молчит».

«Верно. Пожалуй, не стоит себя обманывать. Пришло то неизбежное, чего мы ждали: в жизни Танюши появился человек, который ей небезразличен».

О «нем» они боялись и думать. Кто он, что от него ждать? Нам не важна его профессия. Не важно, красив ли он. Важно, чтобы у него была такая же, как у Танюши, чистая, незамутненная душа. Если так, они благословят их любовь.

Ну, а если ее дорогу перешел дурной и пустой человек?

— Как это, в сущности, несправедливо! — вздыхает Нина Ивановна.

— Не надо, Нина, — мягко говорит Николай Николаевич и крепко сжимает ее локоть. — Она же у нас умница!

Он понимает, что хотела сказать Нина Ивановна. Как несправедливо, что ты уже не волен оградить родимое существо от опасностей и ошибок. Девятнадцать лет мы растили ее, дрались с болезнями. Мы оберегали ее от ушибов, когда она училась ходить. Вместе с ней мы решали арифметические, а потом все более и более сложные задачи.

Самое сложное наступило теперь.

Нина Ивановна оборвала молчание:

— Ты прав. Не будем тревожиться попусту. Танюша не маленькая.

На том и порешили.

За обедом Нина Ивановна рассказывала о тяжелых случаях осложнений после гриппа. Николай Николаевич — о диссертации своего ученика, молодого геокриолога.

Пошли гулять лесной просекой — туда и обратно, опять туда и обратно. Николай Николаевич жалел ушедшее лето и в связи с этим вспомнил зиму в Якутии (минус пятьдесят градусов мороз, воробьи замерзают на лету, вместо двух рам — три в каждом окошке). Уроженка Ялты, Нина Ивановна ежилась и удивлялась.

В лесу их догнал запыхавшийся и взволнованный мужчина: его жена вдруг потеряла сознание, он просил доктора скорее помочь. Кроме того, мальчик соседей неудачно упал, наверное, сломал ногу, просят посмотреть, парнишка криком кричит.

Нина Ивановна и Николай Николаевич направились в поселок. У женщины сильно поднялось давление — она злоупотребила воскресным отдыхом, неосторожно гуляла на солнце. Нина Ивановна поставила ей горчичники на затылок и прописала резерпин. У мальчишки оказался серьезный вывих, за лечение взялся Николай Николаевич. Он ловко вправил сустав и крепко забинтовал крест-накрест ногу.

Когда они освободились, то обнаружили: наступил вечер. Не заходя домой, они пошли на станцию. Поднявшийся свежий ветер не помешал им сидеть на скамейке у платформы, встречать поезд за поездом и всматриваться в идущих мимо людей.

В какой-то миг, глянув на жену, Николай Николаевич хотел предложить ей поехать очередным поездом в Москву. Нина Ивановна сразу, по-видимому, поняла, встала и потянула его за руку:

— Пойдем-ка домой. Она к вечеру не управилась со своими делами, а в ночь решила не ехать…

Дома сразу разошлись по своим углам: каждый не хотел взглядом, неосторожным словом или вздохом обнаружить друг перед другом тревогу и тоску, усилившиеся с ночной темнотой.

Притаившись в постели, став под одеялом маленькой, словно девочка, Нина Ивановна прислушивалась к скрипам половиц под ногами мужа, непрерывно шагавшего в соседней комнатке, и про себя разговаривала о нем с дочерью.

«…Я помню, как отец вынес тебя из родильного дома. Он впервые сказал тебе «доченька» и, очень взволнованный, уверял меня, будто ты улыбнулась ему в ответ. «Не понимаю, как люди могут жить без детей», — бормотал он. В десять месяцев ты заболела корью, и врач напустился на меня: «Коллега, не будьте легкомысленной. Уверяю вас, эта детская болезнь до года весьма опасна и тяжела». Помню, ты не хотела лежать одна в кроватке и с плачем просилась на руки. И отец все носил тебя на руках и пел колыбельную песенку с одной только фразой о том, что он никому никогда тебя не отдаст.

Доченька, когда я теперь думаю о тебе, мне представляется, что он, твой отец, так и нес тебя на руках все твои девятнадцать лет! Я всегда радовалась вашим отношениям, а сейчас не уверена… Может быть, надо было иначе? Доверять, но и уметь спрашивать.