Предисловие к жизни

Предчувствия не обманули Грезина — шум действительно поднялся. Как это положено, Катерина дала в областной газете объявление о разводе. При популярности Грезина нечего было и ждать, что оно останется незамеченным. Но приятели Дмитрия Афанасьевича и он сам не предугадали многих откликов, какие были вызваны скромными тремя строчками, набранными мельчайшим шрифтом в конце газеты. В редакцию и в радиокомитет в адрес Грезина посыпались письма. Из самых глубинных районов, из таежных поселков его спрашивали с беспокойством и с сочувствием:

«…Что случилось, товарищ Грезин?»

«…Ваши выступления по радио говорят, что вы человек хороший и душевный, любите людей и понимаете великий смысл семьи. Что же произошло в вашей семье?..»

«…Ответьте нам, вашим друзьям: почему ваша жена решила порвать с вами? Считаете ли вы это ошибкой с ее стороны, или ваш брак был несчастливым и вы оба пришли к такому решению?..»

«…А есть ли у вас ребенок? Если есть, как же вы теперь думаете его воспитать? Ответьте нам на письмо, нас волнует, что у такого хорошего человека произошло несчастье в жизни…»

Несчастье в жизни? Растерявшийся Грезин считал происшедшее с ним неприятностью, просто неприятностью. Он нервничал, не зная, что предпринять. Ему позвонили из газеты: «Возьмите письма и подумайте, как ответить на них. Имейте в виду, мы всем сообщаем, что письма тотчас же пересылаются вам».

На радио, в его коллективе сам собой организовался заговор молчания. Лишь его напарница, сердитая Погорельцева, насмешливо предложила на одной из летучек предоставить Грезину в программе очередных передач пять минут для ответа на письма радиослушателей.

В назначенный день Дмитрий Афанасьевич пришел в народный суд. Зал заседаний был забит до отказа. Пришлось переставлять столы и скамьи. Судью с народными заседателями, истицу — жену Грезина и ответчика — самого Грезина буквально прижали к одной из стен.

Наплыв людей насторожил Грезина. «Плохо или хорошо, что приперлось столько народу? Может быть, следовало все-таки потребовать слушания дела при закрытых дверях?» — спрашивал он себя.

Как и было накануне решено с приятелями, он пришел на суд в давно ненадеванном, потрепанном костюме военного времени. Держался скромно, на вопросы отвечал вежливо и тихо, весь его облик выражал с трудом сдерживаемое огорчение. Искусная поза и обстановка придавали особую выразительность его внешности красавца мужчины. Дмитрий Афанасьевич заметил взгляды, останавливавшиеся то на нем, то на жене, и понял: сравнение не в пользу Катерины. Она не отличалась красотой, бьющей в глаза. К ней нужно было приглядеться, чтобы понять и оценить строгую миловидность мягких и нежных черт лица, добрый и открытый взгляд больших голубых глаз. К тому же за эти дни Катерина сдала, похудела, устала душой. Сейчас она волновалась и нервничала, на лице горели пятна стыда и возбуждения, оттого она казалась вовсе некрасивой. Глядя на супругов, некоторые из присутствующих делали вывод: она его не стоит, он — орел и молодец, а она — невзрачная женщина, ничего собой не представляет.

В третьем ряду Грезин увидел своего верного друга и сподвижника по бутылке Петю Мазнина, бывшего администратора городского Театра музыкальной комедии. Своей улыбкой Мазнин подбадривал Грезина и словно говорил: «Все хорошо, действуй по намеченному плану».

Грезин и сам понял: все складывается для него благоприятно. Катерине труднее, она возбудила дело, к ней обращаются с вопросами, она должна доказывать правоту своего требования на расторжение брака. Понял и другое: свойственное Катерине благородство не позволит ей казнить его и говорить о нем все, что она знает. Да и судья заметно щадил их обоих, ею вопросы были деликатны и незамысловаты. Дмитрию Афанасьевичу предоставлялась тем большая возможность использовать выгоды страдающей стороны и сколько угодно говорить о своем горе и потрясении, о любви к ребенку. Он мог мимоходом, будто невзначай, упомянуть свои широко известные литературные чтения как пример его взглядов на любовь и семью. Суд Грезину даже понравился, он почувствовал себя занятым в роли положительного героя какого-то интересного спектакля.