Предисловие к жизни

Кто-то шикнул, возмущаясь Ваниным шипением, и Ваня испуганно уткнулся в свои газеты. Ларичев продолжал оглядываться. К нему вроде бы возвратилось его школьное время. Рядом сидела его Лена, локтем он ощущал ее локоть, и плечом — ее плечо. Может быть, она сидела не рядом, а напротив — глаза в глаза. Разговаривали, как глухонемые, беззвучным шевелением губ и жестами. Или переписывались на черновой тетрадке, путешествовавшей от одного к другому, и лист за листом покрывались важным, захватывающе интересным диалогом.

Парень в очках, с большими ушами и черными волосами мелким каракулем показался похожим на Осю (где ты, наш профессор, куда подевался?), и с необыкновенной отчетливостью вспомнился забавный эпизод. Борис сидел в читалке между Леной и Осей, и Лена, попросив Бориса немного отклониться, обратилась к «профессору» с каким-то вопросом. Ося начал объяснять, едва-едва шевеля губами и дополняя объяснение то рисунком, то формулой. Глаза Оси за стеклами были огромные и блестящие. Лена что-то возразила и подняла палец. Влюбленный в Лену (добавим: безнадежно влюбленный), Ося нежно-нежно дотронулся до этого вопросительно поднятого розового пальца. Борис засмеялся, ему показался смешным Осин жест, проделанный перед самым его носом. Ося вспыхнул и отвернулся, Лена рассердилась и тоже отвернулась.

Ларичев снова поймал наблюдающий взгляд Вани. Он придвинул Борису записку:

«Что, вспоминаешь свое злодейство? Вспоминаешь, как из-за тебя, сукина сына, меня выставили отсюда на целых три месяца?»

Борис взволнованно и радостно закивал головой. История была такая. Ваня, по обыкновению, выписал на листочке требование на книгу («Огонь» А. Барбюса) и пошел к прилавку, за которым работали три библиотекарши. Ревнов не заметил, что его друг озорства ради успел заменить его листочек другим.

«Не ищите для меня книгу, — было написано в требовании, — я хочу с вами познакомиться. Можно мне проводить вас, когда закроется читальня? Ваня».

Борис рассчитывал, что листок с неделовой надписью попадет в руки молоденькой и хорошенькой девушке, новенькой за прилавком. Судьба судила иначе: не подозревавший об интриге Ваня вручил листок в руки пожилой и очень строгой библиотекарше, которую побаивались все посетители читальни. Строгая женщина привычным жестом поднесла к глазам Ванино требование, помрачнела и поморщилась, взглянула на Ваню и подозвала заведующего. Заведующий, в свою очередь, принялся изучать листок и самого Ваню, после чего вышел из-за прилавка и попросил удивленного Ваню следовать за ним.

Выскочивший за ними озорник, взволнованный неожиданным поворотом своей шутки, услышал, как заведующий отчитывал товарища:

— Вы лишаетесь права посещать читальню на три месяца. Возьмите ваш нелепый мадригал и подумайте над ним на свободе.

Обалдевший Ваня прочел записку и кинулся на Ларичева с кулаками. С трудом ему удалось сдержаться, только сказал Ваня что-то невнятное и неласковое. Довольно долго, недели две, друзья не разговаривали.

Сейчас Борис написал на листке-требовании:

«За эту историю извиняюсь. Все-таки хорошее, однако, было время! Слушай, Иван, я предлагаю сегодня начать наши занятия хотя бы и без программы. С чего начнем?»

Ваня своими большими квадратными буквами начертил:

«Это почему же без программы? Именно с программы и начнем. Только уж давай воспоминания и всякие телячьи нежности побоку. Идет?»

И он с довольной ухмылкой вынул из-под газет и поднес к носу товарища книжечку — «Программы по подготовке в вузы и втузы».

Внушительный красивый алюминиевый барабан, как предсказывал Антон, похожий на пушку с чуть вздернутым могучим дулом, опоясанный широкими трансмиссионными ремнями, стоял готовый в мастерской. Его собирались перетаскивать в цех, и шел спор: ломать ли уже уродливую деревянную старушку сушилку или не торопиться, может быть, подстраховаться — не случилось бы осечки с алюминиевым красавцем.

Пряхин и Львов, участники этого спора, поглядели на взволнованную и раскрасневшуюся Лену и храбро взяли риск на себя. За час от старой сушилки не осталось в цехе и дощечки. Лена так радовалась и хлопотала, что Львов не сводил с нее глаз и широко улыбался. Вдруг девушка с изумлением увидела: ее непосредственный начальник соавтор и друг не выказывает по поводу ликвидации «гардеробов» никакой радости.