Предисловие к жизни

Речь у тебя получилась сбивчивая, не гладкая, и сам ты злился на себя за сбивчивость речи и конфузливость. Инженер пожал плечами и улыбнулся. Мешкову твой ответ понравился.

— Правильно говоришь, товарищ. Хвастаются, понимаешь, аккуратными журналами, а больше-то ничего у них и нет. Рабочие с разных фабрик, из пекарен, из всевозможных мастерских пишут, вносят предложения, а эти друзья хорошие, даром что специалисты, регистрацией занимаются и внедрять предложения не помышляют. Вот смотри, — старик протянул тебе лист бумаги. — Автор — простой продавец в булочной, он придумал специальный нож, чтобы резать хлеб быстрее. Беспокоится за людей: дескать, подолгу томятся у прилавка.

— Вот именно: всякие мелочи вроде этого ножа, — возразил красивый инженер. — Их и посылать к нам не нужно. Как вы говорите: внедрили бы сами на месте, в той же булочной, — и дело с концом. Подумайте сами, можем ли мы, четыре инженера, заниматься всей этой прорвой мелочей?

— Тогда чем же, скажите на милость, должны вы заниматься? — сердито спросил Мешков и фыркнул: — Мелочи! Ишь ты, какой важный!

— Наше дело — изобретения, — ответил иссиня-черный. — Идеи, имеющие абсолютную новизну. Что касается хлеборезного ножа, то он известен чрезвычайно давно.

«Деревянный велосипед или открытие Америки сто лет спустя», — вспомнил ты ненавистного Хорлина. Чем-то этот инженер напоминал типа с дрыгающим плечом. Тебе хотелось ловко отбрить его, посадить в галошу, однако в голову не приходило ничего блестящего, остроумного.

Не правда ли, Борис, ты чувствовал себя явно не на месте? Выкин разбирал бумаги и делал записи, Мешков тоже как будто понимал, что происходит в этой комнате (одной из миллиона), а тебе, собственно, не к чему было приладиться. Выкин выбрал для тебя три дела с перепиской. Ты листал дела и мысленно ругал Колю, который втянул тебя в чистку. Инженеры наверняка смеются про себя, их взгляды смущают и вгоняют в краску. Может быть, они и правы: им положено заниматься крупными изобретениями, а не маленькими предложениями и тем более проектами вечных двигателей.

Бригада по чистке во главе с Колей сидела в стеклянном доме до поздней ночи. И на следующий день тоже. Коля изредка устраивал летучку, почему-то в коридоре, и торопил: не тяните, не мусольте без конца бумаги, схватывайте суть. Ты, Борис, не знал именно этого: как схватывать суть.

По окончании третьего дня ты попросил Колю освободить тебя от чистки. Коля, Выкин и ты вышли из Мосгосторга и остановились, прежде чем разойтись в разные стороны. Коле надо было идти на Домниковку, Выкину но пути с тобой — он квартировал на Цветном бульваре.

— Ты брось, Ларичев, — сказал удивленный и огорченный Коля. — Тебе доверяют большое дело, и нужно гордиться.

— Я горжусь. Но лучше дай мне другие нагрузки, хоть пять штук, — доказывал ты. — По антирелигиозной пропаганде, например. Или по техучебе. Ну, любую! А эту — не могу.

— Считай, ты мне на эту тему не заикался и я твоего заикания не слышал, — сурово заключил Курдюмов. — В церковь ходить, с несуществующим богом бороться и богомольных старушечек уговаривать всякий дурак сумеет. Ты задание по чистке выполни, оно самое важное, самое трудное.

— Здесь от меня толку нет, не гожусь! — закричал ты, махнув рукой на стеклянный дом.

Коля не захотел слушать. Не прощаясь, он быстро зашагал в сторону Садовой. Ты угрюмо помалкивал, переживая размолвку с Колей, и слушал Выкина, рассуждавшего о Мосгосторге и его чистке. Звуки его шагов очень громко разносились по тихой в этот час Мясницкой.

— Мосгосторг не завод, ясно-понятно. Мы ближе к практическому делу. Даже и так скажу: мы внутри самого дела. Этот же чернявый инженер со своими работниками далек от жизни. Мешков прав вполне: кладбище у них для предложений. Хотя и про мой бриз можно так сказать: тоже кладбище, тоже скапливаются предложения. Но мы хоть стараемся их продвинуть, внедрить. Разве не так? Чернявый же и не думает стараться, он ждет гениального изобретения. С другой стороны, иногда берет сомнение: может быть, мы полные профаны в их торговой работе и зря к ним пристаем? Я откровенно скажу: я завидую Мешкову и Курдюмову, они какие-то уверенные, без всяких сомнений.

Ты не возражал и не отвечал. Выкин помолчал минуту, пригладил волосы, подняв над ними шапку, и опять заговорил.

— Бризы организовались недавно, я помню, в это время я кончил техникум и начал работать. У меня такое представление, что до бризов было тихо, потом вдруг хлынуло вроде наводнения. Сейчас ко мне приходит триста-четыреста предложений в месяц, не считая васильевских тетрадок, с ними еще плюс сотня. Это один завод. Значит, по всей Москве, скажем, миллион, а по всей стране миллион миллионов предложений. Когда я об этом подумал, то обрадовался. И напугался. Потому что у нас не хватает сил справиться с наводнением. Нужно что-то придумывать в государственном масштабе. Закон, что ли, такой: об ответственности каждого начальника за каждое полезное предложение.