Предисловие к жизни

По чести, по совести, сыграла здесь свою роль и некая Клава, младшенькая сестра его Симы, умершей несколько лет назад. По рассказам земляка, из девчушки незаметно выросла весьма пригожая девушка, точная копия старшей сестры.

Терпеливый наставник по метиловому эфиру рассказал ребятам на проводах про свою бедовавшую деревню и про Клаву, показал им фотографию девушки, и юные приятели после добросовестного обозрения одобрили симпатичную особу, озорновато глядевшую на них с карточки.

Проводы Дрожжину его заводские дружки устроили на славу. Было немало переговорено и очень много было спето песен под руководством Антона Васильева. Ребята были растроганы тем, что Дрожжин то и дело обращался к ним с нежными речами, называя сынками, младшими брательниками и голубчиками.

После они частенько его вспоминали: каково ему там, отвык ведь от деревни. Ваня озабоченно пересказывал вычитанные из газет факты о кулацких зверствах. Обстановка накаленная, все злобятся, трудно работать и трудно жить. И как у него с этой Клавой? Хорошо бы ему на ней жениться.

Теперь от Дрожжина пришло, наконец, письмо, а Дронов не захотел показать его или по крайней мере рассказать, как обстоят у Сергея Кузьмича его дела, общественные и личные. Они высказали кое-что в адрес Дронова и успокоились: ну, не дает письма, и ладно, ничего не поделаешь с ним, может быть, для них там один привет и больше ничего нет. Надо только сказать Григорию Михайловичу, чтобы и от них передал сердечный привет, когда будет писать ответ. Пусть Дрожжин знает: на заводе его помнят и часто вспоминают.

Борис и Ваня не предполагали, что так обернется с этим письмом. Дронов разыскал их в клубе (они в укромном местечке вчетвером, включая еще Лену и Костю, занимались по программе подготовки в вуз).

— Вот что, орлята, — необычно строго и значительно обратился Дронов, постукивая о ноготь конвертом, — я все-таки решил дать вам почитать письмо Дрожжина. Вы не мальчишки и не девчонки и должны все понимать.

И Дронов сразу же ушел, видно, не хотел мешать. Взволнованные дроновским вступлением (не случилось ли что с Дрожжиным?), ребята взялись за чтение. Лена славилась умением читать отчетливо и «с выражением», ей и вручили письмо. В истории послание Дрожжина не сохранилось, поэтому воспроизвести в точности его невозможно, однако за смысл пересказанного, за настроение, переданное письмом, автор ручается. Понятно, не мешает иметь в виду при этом оговорку самого Дрожжина относительно двух классов сельской школы, выпавших на его долю.

…За окном стужа и метель, он пишет письмо при свете коптящей трехлинейки. Во первых строках поклоны, поклоны, поклоны всем, начиная с Пряхина и кончая сынками Ваней и Борей. В избе холодно, но он вспоминает завод, цех метилового эфира, своих дорогих дружков, и ему делается тепло.

Тяжело ему и тоскливо, что и говорить, да ведь он трехжильный, все вытерпит и всего добьется, ради чего сюда поехал. В деревне, друзья, темнота, много безобразия и борьба на каждом шагу. В Москве во все это как-то не верилось, а теперь сам повидал и поверил. Кулачье отчаялось, всюду вставляет палки в колеса: убийства, поджоги, порча лошадей, провокации.

Самое горькое случилось вчера: расправились изверги с Володей Калабиным, пареньком семнадцати лет, комсомольцем, первым помощником Дрожжина во всех хлопотах. Володя возвращался из района, и его подстерегли. Привязали паренька к дереву. Почти сутки он был привязанный, пока случайно на него не наткнулся один мужичок. Обмороженного и без памяти отвезли Володю в город, в больницу. Вряд ли выживет, очень долго был на морозе привязанный. Вот какие зверства, друзья, творят враги, которые не хотят новых порядков, новой жизни в деревне!

— Чуют свою гибель, — пробормотал Костя. — Конец им все равно.

…Володя пришел в себя, читала Лена, когда доктора принялись его оживлять, и он кое-что рассказал про подлюг, которые его мучили. Двоих и след простыл, не нашли пока, третьего разыскали: дома пьяный валялся, мерзавец. Плакал и рыдал, клялся и признавался: он, мол, не хотел, да его, бедняжку, заставили…

Лена читала тихим голосом, ребята сидели, побелев и впитывая каждое слово. Борис пытался представить все, о чем писал Дрожжин, и ему вспомнилась деревня Сенькино, которую он хорошо знал, деревня, откуда родом мать и где жила родная тетка. Три или четыре лета подряд они ездили в Сенькино отдыхать всей семьей. Там тоже идет борьба, мать рассказывала про тамошних богатеев: ни за что они не отступятся добром от своих хозяйств.

Но вспоминалось Борису совсем другое: узенькая и глубокая речка, чистая и прозрачная до дна, лесок с грибами рыжиками, посиделки с гармошкой, девичьи грустные и тонкие, похожие на детский плач голоса. Припоминалась удивительно мирная картина, игра в рюхи, свалки на душистом сеновале, бесконечные купания с восторгом и наслаждением от холодной ключевой воды, веселая ловля глупых раков, выползавших под солнцем на песчаное дно.