Предисловие к жизни

Попробуй подумать о Ване, о Ване и Гале. Ты улыбаешься, о них тебе приятно думать, приятно и немного смешно. Неплохая она, добрая и неглупая. Взбалмошная, конечно. Ни к чему не относится серьезно. И к серьезному нашему Ивану она относится тоже несерьезно. Бедный Ванюха! Самолюбивый и гордый, ей одной прощает все: дерзости, насмешки, баловство. Простил даже «подарок». Презирает интеллигентщину, а Галька — форменная интеллигентщина. Отец — артист, брат — артист, тетка, кажется, тоже артистка. Избаловали девчонку, носятся с ней, некому за нее взяться.

Прямо говорит: «Работать не люблю, ваш завод надоел. Лаборатория — кислятина, все молчат и боятся Хорлина». Галя, работать не любишь, а что же ты любишь? Весело чтоб было. И танцы? Да, танцы. Джаз. Театр. Словом, развлечения. Разные и чтобы каждый день. Не вышла бы замуж в поисках развлечений, — Ванька с ума сойдет. У него и так переживания, что Хорлин за ней ухаживает. Их видели, как они вместе уходили с завода, видели в кино. Черт побери, разве можно допустить, чтобы за нашей девчонкой ухаживал гнусный «тип» с дрыгающим плечом! Да, Борис, ничего себе, спокойные мысли у тебя о Ване и Гале.

Ванька покой потерял, волнуется: «Ты, Борис, изобретаешь, а у меня ничего путного не придумывается, пустая у меня башка». Опасная, противная штука — дробить вручную кристаллический фенол. Выкин все переживает: осторожно, осторожно. Ты и придумал: а что, если?.. А что, если плавить фенол в специальном баке, ведь температура плавления фенола довольно низкая? Сделал в жестяном барабане дырку, поставил барабан в бак, пустил в змеевик пар, фенол за несколько минут расплавится и сам стечет по трубочке в автоклав. Не надо возиться с жестью, не надо бояться ожогов.

Ты от чистого сердца предложил Ване: «Давай вдвоем подадим предложение в бриз». Ванька обиделся: «Зачем я буду к твоему изобретению приплюсовываться? Я свое должен изобрести».

Получается, ты виноват перед Ванькой, что выдумал плавитель. Ведь для всех польза, а он ходит мрачный. Спокойных мыслей не бывает — ты давно заметил. Разве спокойные у тебя мысли о Жене Каплине? Он прислал тебе письмо, ты помнишь его наизусть. Словно живой, Женькин глухой голос слышится в вое ветра. Не думай, Борис, плохо обо мне, не презирай меня. Я обманул вас всех, я думал, так лучше. Если бы ты знал, сколько раз я хотел тебе признаться, сказать все! Прошу тебя, очень прошу: сходи к Наташе Светловой и скажи ей все. Она не понимает, куда я исчез. Скажи ей: я никогда, никогда не смогу ей написать и прийти. Прощай, Борис, больше мы уж не увидимся с тобой. Ты только знай — я никогда не говорил, но я всегда любил тебя и всегда буду любить тебя. Прощай.

Мысли о Жене неизменно приводят тебя в смятение, ты не знаешь, как отнестись к нему, что о нем думать. Коля Курдюмов строго предупредил: он будет к вам подлизываться, не смейте его жалеть. Он подлизывается? Вредный элемент, но тебе жалко его. И сам он признает: обманул. И тут же просит: не думай плохо. Как же о тебе думать? Как? Даже Ване, даже Лене ты не сказал о Женином письме. Хотел рассказать — и не решился. Впрочем, вы с Леной все дни были взволнованы другим: окончанием семейной истории Васильева Антона.

Все тогда остались недовольны товарищеским судом, и, оказывается, зря: мудро решили судьи. Первой же ночью в общежитие к Антону прибежали две старшие девочки. Толстомордый новый муж Марьи Степановны заявил ей сразу же на вокзале: детей везти некуда, он от них отказывается. Вот тебе самостоятельный хороший человек, согласный воспитывать детей! Бывшая Антонова жена кинулась в плач, потом поцеловала двух старших девочек и велела им бежать к отцу. С самой маленькой она не смогла расстаться.

Антон пришел с дочерьми к Дронову: «Раз ты судил и отобрал у нас комнату — устраивай девчонок ко мне в общежитие». Дронов рассердился: «Ничего ты не понял, дурачина. Комната как была твоя, так твоей и осталась, ее только обновили, побелили и покрасили. Иди со своими барышнями домой и справляй вроде новоселья. И премию получи за сушилку, деньги тебе как раз пригодятся. Твои соавторы от своей доли отказались в твою пользу, порядочная сумма получается. А тетя Нюра обещала помочь в доме управиться, пока твоя непутевая любезная вернется из медового путешествия. Я думаю, два-три дня, больше не пройдет. И мужской тебе совет: если себя уважаешь — купи для нее отдельную кровать».

Не через два-три дня, а через две недели путешественница в самом деле вернулась. Разве толстомордому нужна была пожилая тетка? Из Калининской области он удрал от раскулачивания, и ему позарез понадобилась московская комната, вернее — московская прописка. Все это он выхаркнул глупой женщине прямо в лицо. Домой стыдно было идти, она и мыкалась с ребенком по вокзалам, сколько хватило сил. Куда подевалась ее спесь? Ходила тише воды, ниже травы и все держалась за сердце, боялась, видно, что оно выскочит или разорвется в груди. Она ждала от Антона грубостей: мол, выгонит ее или изобьет, истопчет ногами, и заранее настроилась все стерпеть.