Предисловие к жизни

Нам всегда было тяжело и трудно, не нужно об этом умалчивать. Нам было очень тяжело и очень трудно все годы всех пятилеток. Пусть знают молодые, идущие за нами: будущее добывается потом и кровью. Участие в ратных и трудовых боях не бывает без жертв.

Ты никогда не забудешь случай, происшедший в цеху салола, считавшегося самым опасным и вредным цехом на заводе. Впрочем, вряд ли там был хотя бы один цех неопасный и невредный, такой, где бы не происходили время от времени несчастные случаи, отравления, пожары и взрывы. Техника безопасности признается, что редкий день на заводе — праздник, без пожаров и несчастий.

Ты никогда не забудешь этот случай не только потому, что тогда чуть не погиб Ваня Ревнов. Ты потом связал почему-то с этим эпизодом конец вашего ученичества и начало совсем взрослой вашей жизни. Кстати, в то раннее утро кончился ваш товарищеский буксир в пользу Аркадия Фиалковского.

Насвистывая и вертя куртку вокруг пальца, ты, Борис, шел по лестнице, когда раздался глухой удар и почти сразу же возникли какие-то истошные вопли. Ты вздрогнул и помчался к цеху. У закрытой двери стоял Аркадий, как тебе показалось — он смеялся и танцевал. Потом ты расслышал его всхлипы:

— Ваня! Ваня!

Ты оттолкнул его в сторону, распахнул дверь и увидел бегущего навстречу Ваню. Вид друга, окутанного нежным и страшным огнем, потряс тебя до дрожи, до столбняка. Что бы ни было потом с тобой, какие бы жуткие картины ни приходилось тебе видеть, этот образ Вани в полыхании голубого пламени остался навсегда в памяти сердца…

— Боря, сигнал! — крикнул Ваня.

Стряхнув с себя оцепенение, ты кулаком разбил стекло и неловко, двумя пальцами, рванул ручку сигнала. Томительный вой сирены понесся по заводу.

Ваня кричит что-то непонятное, шатается, падает на колени и снова приподнимается. Ты выталкиваешь его из цеха за дверь, валишь на пол и начинаешь сбивать пламя курткой, давить своим телом.

— Аркадий, да помоги же! — кричишь ты, догадавшись накрыть Ваню брезентом, оказавшимся, под ногами.

У Аркадия стучат зубы, так его трясет. Он не сводит глаз с Вани, лежащего на полу с неловко подогнутыми в коленях ногами. Пламени больше не видно. Ты укладываешь Ваню поудобнее и, без слов подтолкнув к нему Аркадия, — мол, займись им, — кидаешься в цех.

Помещение заполнено бело-желтым туманом. С чего начать? — соображаешь ты и заходишься в кашле. Кристаллизатор, скорей закрыть кристаллизатор! Спускаешь крышку, она удачно становится на свое место. Выключи обогрев у аппарата. Куда они девали противогазы? Подохнешь от проклятого газа! Ты бегаешь вокруг аппарата и песком забрасываешь голубые огоньки.

Ты не замечаешь: в цехе кроме тебя уже хлопочут люди — пожарные, дежурный химик, Пряхин. Влетает Львов и еще какие-то люди.

— Заглушки на штуцера! — командует Пряхин. — Растягивайте брезент, заносите его… Теперь разом…

— Ларичев, уходите, задохнетесь. Слышите? Прочь, я говорю.

Кто-то грубо выталкивает тебя за дверь. Ты стоишь и надрываешься в кашле, ничего не различая сквозь слезы. Кто-то утирает тебе лицо платком, и первое, что ты видишь, — Ваня, лежащий на брезенте. Спецовка на нем растерзана и обгорела, бледное в красных пятнах лицо кажется еще длиннее, веки закрыты, губы стиснуты.

— Ваня! Ванечка! Ваня! — это кричит Галя Терешатова. Она стоит на коленях, плачет и трясет Ваню за плечи. Откуда она взялась, Галька?

Какая-то женщина бинтует Ванину руку — от локтя до кончиков пальцев.

— Ваня! Ваня! Ваня!

— Так не годится, девушка, — спокойно говорит женщина Гале. — У него шок. Обдувайте лицо чем-нибудь. И постарайтесь влить в него побольше молока. Стиснул зубы — не разожмешь.

Галя стягивает с головы платок и обмахивает Ваню, шепчет ему что-то и всхлипывает.

— К черту! К черту! — орет вдруг Аркадий. У него растерзанный, взлохмаченный, безумный вид. — Я не хочу больше! Не хочу! Не хочу!

— Молчи! — со злостью кричишь ты на Аркашку и бежишь в цех. Но вышедшие оттуда Пряхин и Львов останавливают тебя на пороге. Львов крепко обнял тебя и смеется.

— Не торопись, орел! Там пожарные обойдутся теперь без тебя! Семен Федорович, не удержишь его, смотри-ка!

— Самовозгорание фосфора будет нам грозить и завтра и послезавтра, — говорит Пряхин. — Нужно раз и навсегда пересмотреть все средства безопасности.

— «Средства безопасности»! Вы так спокойно рассуждаете, а мы чуть не погибли! — возмущается Аркадий. — Я ни минуты не останусь в этом проклятом цеху. Все время дрожишь и боишься… Все время думаешь: вот-вот тебя сожжет, вот изуродует. Хватит с нас такого удовольствия!

— Прекрати болтовню! — кричишь ты. Невыносимо слышать Аркашкин визг. — Стыдись!

— Отстань от меня! Отстань! — истерически орет Аркадий. — Не стыди меня. Я сам говорю: да, испугался, боюсь. Мне дорога моя жизнь! Я уверен: Ваня тоже не останется в этом цеху!

— Успокойтесь, Фиалковский! — говорит Пряхин. — Из салола мы вас переведем. Не надо дрожать и бояться. Будете работать в лаборатории. Хорлин давно об этом просит!

— Я из цеха не собираюсь уходить! — глухо сказал кто-то, и не сразу вы поняли: это Ваня подал свой голос.